Книга Родиться среди мертвых. Русский роман с английского - Ирина Керк

В ноябре Сучао Крик[22]сдался; японцы передвинули войска из предместья Интернационального сеттльмента к границам Французской концессии и направили свои орудия на китайскую часть города Намтау. Пока они сражались в Намтау, однорукий французский священник отец Жакино Лебасанж, несмотря на опасность, добился создания нейтральной зоны, где укрывал и кормил тысячи китайских беженцев[23]. Но пока один человек защищал и спасал тысячи жизней исключительно силой своего духа, великие нации смотрели на все это, оставаясь равнодушно нейтральными. Когда военные действия кончились поражением Китая, европейские концессии в Шанхае оказались окружены японской армией.

Гражданские права, правосудие и законы были определены границами концессий: нарушение закона в одной части города не было преступлением в другой. Генералиссимус Чан Кай Ши передвинул свою главную квартиру в Чункин и призывал молодежь Китая на борьбу. В то время как китайские фабрики работали на Японию и китайские дети в школах должны были кланяться портрету японского императора, иностранный Шанхай делал вид, что никаких перемен не произошло. Иностранные суда посещали шанхайскую гавань и бросали якорь в реке Вангпу, как прежде. Моряки со всего мира приносили свои заработки в бары Интернационального сеттльмента и Французской концессии и оглашали ночные улицы непристойными песнями.

За закрытыми дверьми китайские компрадоры и иностранные коммерсанты отмечали заключенные сделки и поднимали тосты в честь торгового будущего Шанхая. Корреспонденты встречались в клубах и в вестибюлях отелей, делились новостями из дома, со всего мира, обсуждали запоздалые слухи. Чувствуя себя защищенными международными договорами, европейцы продолжали свою обычную жизнь, не задумываясь о том, что вся китайская часть Шанхая находится во власти нового хозяина. А кули относили свои ежедневные заработки в опиум-притоны, чтоб хотя бы на время забыть свою скорбь.

Но незаметные за блеском, весельем и шумом этой эфемерной жизни, зловещие силы надвигались на город. Из Маньчжурии, где Япония хозяйничала, утвердив своего ставленника во главе карманного государства Маньчжоу-го, приходили отрывочные и угрожающие вести.

Многие пытались покинуть Маньчжурию, потому что фанатизм, с которым японцы боролись против всех, кто стоял на пути их беспредельных амбиций, был поразителен в своей жестокости. В борьбе с Японией Китай, оставшись без союзников, все чаще оглядывался на Москву. Поездки в Советский Союз стали популярными среди корреспондентов, и я решил учить русский язык для возможной поездки в Москву.

В холодный январский день я отправился на Зикавейское кладбище повидать дочь генерала Федорова. Александр открыл мне дверь, прежде чем я успел постучать; в зеркале на стене я увидел отражение лица Тамары. Окруженная людьми, она стояла посредине комнаты и улыбалась.

— Хэлло, мистер Сондерс, — сказал Александр. — Я увидел в окно автомобиль, это ваш?

— Проходите, проходите, — закричал генерал. — Вы пришли как раз вовремя, на Тамарины именины.

Я почувствовал себя незваным гостем и попытался извиниться и уйти, но генерал не отпустил меня, взяв за руку.

— Входите, входите. Очень рады. Александр возьмет ваше пальто.

Пальто сняли без моего участия, и Александр убежал с ним наверх. Когда я подошел к Тамаре, все окружавшие ее перешли на английский язык, очевидно, ради меня. Я пожал ее руку и пробормотал поздравление. Лицо ее сияло, и, хотя улыбка относилась ко всем в комнате, мне показалось, что в ее радости было что-то потаенное. Как очень молоденькая девушка, не уверенная в своей светской роли хозяйки дома, она казалась и важной, и застенчивой в то же самое время.

— Благодарю вас, — сказала она мне и повернулась к усатому господину в морской форме. Он поднес ей маленький букет слегка увядших цветов и, приложив руку к сердцу, словно давая присягу, произнес короткую речь по-рус-ски и поцеловал ей руку.

— Позвольте вам представить мистера Сондерса, — сказал генерал, взяв меня за локоть и повернув в сторону господина в морской форме. — Адмирал императорского флота Сурин.

Адмирал принял представление с легким поклоном, потом пристально посмотрел на меня сквозь пенсне, как будто я был новобранцем на смотре. Я не знал, говорит ли он по-английски, его упорный взгляд показался мне неуместным, и я стал искать глазами генерала, который куда-то исчез.

— Американец? — неожиданно спросил адмирал. Я вздрогнул и утвердительно кивнул головой.

— Почему, — строго спросил он, — почему ваша страна допустила азиатов дать пощечину вашему флоту?

Я понял, что он говорил о потоплении японцами нашего военного судна «Пеней», которое случилось в декабре на реке Янцзы. Я пожал плечами, давая понять, что непричастен к этому событию.

— Ужасная драма для адмирала Ярнелла.

Каждая его фраза звучала, как венок на чью-то могилу, он наклонил голову, как будто в знак траура.

— Они никогда не слушают военных и потом расплачиваются.

Я сам был возмущен политикой Государственного департамента и тем фактом, что твердая позиция Ярнелла не получила поддержки из Вашингтона, но не чувствовал себя ответственным за ошибки моего правительства.

— Японское правительство принесло извинения, — сказал я, повторяя официальную фразу. — Лучше принять извинения и не делать шума.

— Японцы всегда извиняются. Они бомбят госпитальные пароходы, а потом твердят: «So sorry»[24]. Но когда честь страны замешана… — он не договорил свою фразу о чести, потому что генерал Федоров неожиданно оказался между нами, как рефери:

— Не слушайте адмирала, мистер Сондерс, эти моряки всегда высказывают странные идеи.

— Если бы армия слушала адмирала Колчака в 1918 году… — сказал адмирал Сурин и взглянул на генерала неодобрительно. Очевидно, это был давнишний спор между ними, и все точки зрения были известны и не нуждались в объяснениях.

— А где баронесса? — спросил я, чтобы сказать что-ни-будь.

— Она одевается, — шепнул генерал мне в ухо, — а это всегда длинная процедура.

Александр открыл дверь новому гостю. Вошел человек лет сорока, чисто выбритый и тщательно, хотя и безвкусно, одетый. Огромная коробка шоколада с ярко-оранже-вым бантом была у него под мышкой. Александр старался помочь ему снять пальто, бутылка коньяка, которую он держал в руке, на мгновение исчезла в рукаве. Когда она появилась опять, он передал ее Александру и указал на генерала. Я заметил, что генерал не встретил его у двери и смотрел с усмешкой на всю сцену.

Гость подошел к Тамаре, дал ей коробку и щелкнул каблуками. Его дорогая одежда и яркий галстук так не подходили к этому скромному дому. Поклонившись гостям, он подошел к генералу в тот момент, когда Александр всунул бутылку коньяка в руки дедушки. Гость щелкнул каблуками генералу, адмиралу и застыл в положении «смирно».