Книга Три женщины одного мужчины - Татьяна Булатова

– Вот и хорошо, – быстро согласилась с ней соседка и лукаво прищурилась. – Дети сами разберутся. Мы поговорим с Женей, пусть объясняется с твоей дочерью, чтобы не было никаких, – тут она сделала паузу, вспомнила слово и не без усилий проговорила: – двусмысленностей.

От витиеватых выражений обычно всегда простой в речи подруги Прасковья Устюгова разинула рот, а довольная произведенным эффектом Кира Павловна выплыла из квартиры в атмосфере гробового молчания.

– Ну и ладно, – запоздало крикнула ей вслед Прасковья и задумалась: дело явно принимало не тот оборот. И с соседями разлаялась, и своего не добилась. Устюгова на минуту представила, как замрет перед этим рыжим ни о чем не подозревающая Маруся: свернет худенькие плечики, опустит глаза, зальется краской. И будет молчать. Рыжий станет допытываться, а она все равно будет молчать и ни слова не скажет о том, что сама Прасковья без спросу, тайком прочитала в личном дневнике своей дочери: «Наверное, это любовь».

«Вот черт меня за язык дернул самому Вильскому перечить», – пригорюнилась Устюгова. При этом она, однако, не испытывала никаких угрызений совести по поводу того, что бессовестным образом оговорила Женечку Швейцер, веселую и доброжелательную певунью, с которой, кстати, ее Маруся была знакома по студенческим капустникам машиностроительного факультета, где выступал вокально-инструментальный ансамбль «Эврика».

«А нечего было у моей жениха из-под носа уводить, табуретка коротконогая! – снова завелась Прасковья, вступив в предполагаемый «диалог» с Женечкой Швейцер. – На чужой каравай рот не разевай!» – мысленно отчитывала она ненавистную соперницу дочери и все больше и больше убеждалась в собственной правоте: уж очень жалко было ускользнувшей из-под носа возможности породниться с самими Вильскими. Все-таки не последние люди на заводе: как-никак – главный инженер! Не слесарь!

Корыстная и завистливая Прасковья Устюгова в глубине души подозревала, что внешняя простота квартиры Вильских – это отвлекающий маневр. На самом же деле – мифические закрома соседей ломились от несметных богатств, просто по наущению хитрой Киры Павловны эти сокровища держались в строгом секрете, чтобы простой люд в искушение не вводить. Уж в чем в чем, а в этом Прасковья была уверена.

Если бы простодушная лишь на первый взгляд Кира Павловна знала, какие черти терзали душу ее близкой подруги, она бы, не задумываясь, распахнула все шкафы и провела соседке экскурсию, чтобы та убедилась: ничего у них с Вильским в доме особенного нет.

– А хрусталь? – могла спросить ее Прасковья Устюгова.

– Так это ж все подарки, – ответила бы ей Кира Вильская и даже рассказала, по какому случаю получен каждый презент.

Конечно, Прасковья не поверила бы хитрой подруге, но и переживаний стало бы на порядок меньше, потому что на поверку сама Устюгова жила не в пример богаче своих высокопоставленных соседей. А все потому, что рассчитывала сама на себя, а не на доброго дядю. Уж что-что, а дочка ее в обносках никогда не ходила, ни за кем не донашивала: все самое новое, самое лучшее, как велел покойный Васенька, души не чаявший в Машке.

«Вот был бы он жив. – Глаза Прасковьи налились слезами, и она поискала глазами висящий на стене портрет мужа. – Эх, Вася, Вася! – привычно обратилась Прасковья к покойному. – Обошли нас с тобой! Пропадет наша Маруся. Где теперь я жениха ей возьму, чтоб из хорошей семьи да при должности?»

Разумеется, никакой должности у младшего Вильского пока не было, но расчетливая Прасковья была уверена: как это единственного сына главного инженера да без места оставят? Не бывает такого. А раз так, не успеешь глазом моргнуть, а этот рыжий окажется в начальниках.

Мысль о начальстве снова лишила Устюгову покоя: Прасковья заходила из угла в угол, подумала-подумала и решила мириться, несмотря на запрет Николая Андреевича переступать порог его квартиры.

«А ты мне не указ!» – мысленно проговорила соседка и приступила к решительным действиям, пользуясь тем, что хозяина нет дома. Смелость, конечно, города берет, но вопреки сложившейся традиции дверь в квартиру Вильских была заперта. «Вот те на!» – призадумалась Прасковья и на всякий случай подергала за ручку еще раз: так и есть, ни дать ни взять – закрыто.

Скрепя сердце Прасковья протянула руку к звонку, но позвонить не решилась, так и застыв с вытянутым указательным пальцем.

– Неужели закрыто, Пашенька? – раздался голос поднимавшейся по лестнице Анисьи Дмитриевны. – Наверное, захлопнулась, – предположила теща Вильского и, поставив на ступеньку пустой таз из-под белья, начала рыться в кармане фартука.

– Не то замки поменяли? – переступила с ноги на ногу соседка, про себя сразу же решившая, что это все происки коварной Киры Павловны.

– Нет, – честно, как на духу, призналась Анисья Дмитриевна, уже забывшая о ссоре дочери с соседкой.

– А тогда с чего это она захлопнется? У вас же замок оборотный, на ключ, – уличила Прасковья во лжи тихую Анисью Дмитриевну, отчего та смутилась, словно ее поймали с поличным.

– Может, Кира закрыла? – предположила она и, прекратив поиски, позвонила в дверь.

– Иду-у-у-у! – донеслось из-за двери, и послышались скорые шаги проворной Киры Павловны.

– Идет, – стараясь сгладить неловкость, сообщила Анисья Дмитриевна соседке.

– Слышу, не глухая, – буркнула та, лихорадочно соображая, не ретироваться ли ей в свою квартиру, пока не поздно.

– Заходи, – объявила матери Кира Павловна, распахнув дверь.

– Мы тут с Пашей, – пискнула Анисья Дмитриевна и проскользнула в квартиру.

Кира Вильская встала в дверном проеме и скрестила на груди руки.

– А вы что хотели, Прасковья Ивановна?

Тут-то Прасковья Ивановна и обомлела. Ох, умеет все-таки жена Николая Андреевича Вильского поставить врага на место! По-разному умеет: где криком, где взглядом, а где и особым обращением. Вот как с Прасковьей, чтоб простой человек дар речи от невозможной вежливости потерял. «Гусь свинье не товарищ!» – возликовала про себя Кира Павловна, увидев реакцию растерянной соседки. Прав был все-таки Николай Андреевич, предпочитавший отвечать на хамство холодной вежливостью, мысленно призналась она, считавшая себя непогрешимой во всех вопросах человеческого общежития.

– Кира Павловна, – выдавила из себя отлученная от дома соседка. – Мне бы поговорить.

– О чем? – строго и надменно поинтересовалась неприступная Кира.

– Надо. – Четко сформулировать Устюгова не смогла, поэтому буркнула первое, что пришло в голову.

– Я бы хотела знать о чем, – холодно повторила Кира Павловна.

– Че? Так и будешь меня теперь в дверях держать? – попыталась грубовато сократить дистанцию Прасковья.

– Так и буду, Прасковья Ивановна, – защищала свои рубежи жена Вильского, поклявшаяся себе не уступать ни пяди.

– Ну… – протянула Устюгова, – видать, и правда дружбе нашей конец.