Книга Последний часовой - Ольга Игоревна Елисеева

– А ты стал ленив.

От этого голоса над ухом Меттерних вздрогнул, точно по его телу прошел Месмеров разряд.

– Думаешь только о себе. Раньше этого не случалось.

Клеменс не успел повернуть голову. Что-то острое впилось шею и парализовало движения. «Неужели она меня убила?» – Это была последняя мысль, которую он запомнил…

Солнце светило в высокое окно, приоткрытое на балкон. Был виден большой кусок блекло-голубого неба. Сухие ветки глицинии фиолетовыми гроздями лежали на влажных мраморных перилах. В рамке пожухлого газона вода искусственного пруда казалась такой же желтой, как трава.

– Вы опускаетесь, князь. Что за причуды – бегать по маскарадам, хватать бог знает кого и тащить в карету? Не боитесь?

Канцлер попробовал повернуться. Шея и затылок ныли. Он лежал на большом турецком диване. С него были сняты камзол и сапоги. Но рубашка и штаны, хвала Господу, оставлены в неприкосновенности.

– Я спрашиваю, не боитесь подцепить дурную болезнь?

Голос Долли звучал ехидно. Теперь в нем не было ни малейшей шепелявости. Она стояла в дверях, держа серебряный поднос.

– Чашка крепкого чаю тебе не повредит.

– Мне не повредят объяснения, – буркнул Клеменс, садясь.

Вместо ответа Долли протянула вперед руку с перстнем. Из-под плоского рубина высовывался тонкий коготок.

– Что это? Яд болотной гадюки? Вы могли бы смазать иглу своими слюнями, сударыня. Я бы, по крайней мере, умер и был избавлен от необходимости видеть вас.

Долли с укоризной покачала головой.

– Один химический состав. Его формула вам вряд ли что-то скажет. Да и я не знаю ее на память. Мне нужно было только поговорить.

– Кто же вам мешал? – враждебно осведомился Меттерних, знаком потребовав у нее чай.

– Но ведь вы не хотите меня видеть.

– Вы прекрасно знаете, что хочу.

Собеседники пристально уставились друг на друга. Клеменс почувствовал, что у него уже не так болит голова. Он отставил чашку и встал. Долли сделала шаг назад. Но гость не позволил ей спастись бегством. Завалил на диван и без церемоний овладел на полосатых шелковых подушках. Напористо и грубо, точно хотел отомстить за Каннинга, за долгую разлуку, за обман, за вчерашнюю встречу. За все! Как ни странно, именно сейчас она получила удовольствие.

– Знаешь, всякий раз, когда я тебе писала или получала твои письма, я не могла себя сдержать, чтобы не…

– Довольно. Я делал то же самое.

Он был хмур и зол. Странные вещи их возбуждают! Ведь писали они об интервенции в Латинскую Америку, о турецкой резне, о новом кабинете тори…

– Где мы?

– У моей подруги княгини Эстергази. На вилле никого нет, кроме нас.

Это его успокоило. Хотя Долли врет не моргнув глазом.

– Итак, ты меня предала?

– Разве я вольна выбирать? Государь решает, какой политики держаться.

– Говорят, ты пишешь этому Каннингу речи для выступления в парламенте? – Меттерних презрительно скривился.

– Бывает, – не без гордости кивнула женщина. – Поверь, он и сам не дурак.

– Верю, раз выбрал тебя.

– Все наши выборы обусловлены интересами держав. Лондон хочет сближения с Петербургом, и только. Я приехала узнать, не присоединится ли Вена к возможному альянсу против турок?

Меттерних запрокинул голову и расхохотался.

– Предлагаешь мне третьим поучаствовать в вашем свальном грехе?

– Ты все еще дуешься, – обиженно констатировала Долли.

Клеменс почувствовал, что у него вот-вот начнется истерика.

– Я не дуюсь! Я не ревнив! Тем более в политике. Но есть же принципы! Есть взвешенная, хорошо отлаженная система. Покойный царь Александр был ее горячим сторонником. И вдруг все меняется. В одночасье новые цели. Это непоследовательно!

– Не лукавь. – Голос Долли зазвучал холодно. Она встала и накинула на плечи голубую турецкую шаль. – Ты прекрасно знаешь, что России невыгодна та система, которую вы предлагаете. Думаешь, в Петербурге неизвестны твои отзывы о политике Александра? Не ты ли говорил, что, следуя принципам Священного Союза, покойный государь разрушил все, созданное до него Петром и Екатериной? Не ты ли, услышав о новом царе, сказал, что медовый месяц кончился?

– И что? – Клеменс смерил собеседницу презрительным взглядом. – Мало ли кто что говорит? Важны реальные выгоды. Моя страна стремится к поддержанию статус-кво на Балканах. Почему, ты знаешь. И когда-то была в восторге от такой политики.

– Все меняется, – парировала Долли. – В империи Габсбургов много славян. Вы боитесь, как бы, узнав, что по турецкую сторону границы их сородичи получили независимость, они тоже не взбунтовались. Вот основа твоего легитимизма. Это дипломатия трусов.

– Недавно ты находила ее разумной.

Клеменс чувствовал, что его оскорбляют, и от этого еще больше заводился. Наверное, Долли делала это намеренно, потому что через минуту они снова оказались друг на друге.

– Помнишь, как ты пришла ко мне первый раз? Это было в ложе, в театре. У тебя был жар.

– А помнишь, после Вероны я родила сына, и все называли его «дитя конгресса», думая, что он от тебя?

– И ты прислала мне письмо с извинениями за то, что понесла от мужа…

– А ты сказал, что не ревнуешь. Что долг перед супругом свят. Ты никогда не посягнешь на его права. Но что твое, то твое. И ему этого не иметь.

– Долли, я умираю без тебя. Мой мозг сохнет.

– Я люблю тебя, Клеменс. Если бы ты знал, до какой степени все вокруг дураки!

Откинувшись на спину, он снова засмеялся.

– Умоляю, ради нас, поверни Вену лицом к новому союзу.

– Нет.

Она его не слышала.

– Неужели вы не хотите урвать у турок ни куска территории? Мы опять сможем видеться на каких-нибудь переговорах. Писать друг другу…

– Я сказал: нет.

Канцлер сел.

– Прости, Долли. Я знаю, тебя послали, чтоб ты это сделала. Но я не могу. Новый кусок славянских земель убьет нас. Их и так много. Чехи, словаки, хорваты, сербы. Все захотят свободы, пока вы будете воевать с султаном. Огонь вспыхнет у меня в доме. Империя распадется.

Госпожа Ливен грустно смотрела на любовника.

– Да бог с ней, с империей. Я думала о нас. – Женщина помедлила. – Жаль, что все так получается. Каннинг – никакой любовник. Но отменный партнер.

Меттерних поморщился. Долли подняла руку и взъерошила ему волосы. Ни одного седого!

– Уезжай. Внизу карета.

Уже у двери графиня окликнула его.