Книга Последний часовой - Ольга Игоревна Елисеева

Главное достоинство музыки – громкость. Не легко заглушать топот ног и многоголосый шелест разговоров. Люди, собиравшиеся здесь, хоть и привыкли скользить по паркетам, да только нельзя поручиться, что не с подносом и чашкой чаю в руках. Публика попадалась самая неожиданная.

Бал выставляет каждого напоказ. Громкое имя. Открытое лицо. Движения и разговоры соразмерны положению персон. Все солидны, учтивы, любезны. Строй белых платьев сменяется строем мундиров. Флирт умерен до отвращения. Полувзгляд, полувздох, полупожатие руки. Подавленное сожаление о несбыточном.

На маскарад же ездят именно за этим. Тем более в оперу. Где сброд без разбору. И можно выцепить из толпы хорошенькую горничную, а можно герцогиню. Под маской, разумеется. Без имен. Без обязательств. Там каждый боится узнать и быть узнанным. А потому ничего не требует, кроме мимолетных удовольствий.

На пятьдесят втором году от рождения канцлер Меттерних оставался не только самым ловким политическим танцором Европы, но и самым галантным кавалером, за которым веер любовных приключений тянулся с конгресса на конгресс и из одной столицы в другую. Подтянутый, молодцеватый, с высоким лбом философа и пухлой нижней губой капризного сластолюбца, он был красив той холеной, ухоженной красотой, которой щеголяют аристократы старых монархий, никогда не признававшие неряшливых революционных мод.

За ним давно утвердилась репутация удачливого охотника. И если на небосклоне европейской политики у Клеменса не было соперника с тех пор, как великий Талейран отошел в тень, то в делах сердечных канцлер преуспевал тем решительнее, чем выше поднималась его дипломатическая звезда. Быстроногая дичь в шелковых туфельках отбегала от него, только чтобы покрасоваться в отдалении, перед тем как быть пойманной. Падение совершалось быстро и к обоюдному удовольствию.

Пресытившись светскими дамами, старый лев иногда отправлялся в маскарад. Новизна дразнит любопытство, хотя, в конечном счете, все старо под луной. Швея предлагает те же прелести, что и принцесса, только по иной цене. Увлекательна сама охота. А ее трофей редко стоит затраченных усилий. Клеменс мог бы приносить добычу к ногам собственной жены – особы в высшей степени нравственной – настолько, сдавшись, та не вызывала интереса.

Но главное – не победа, а участие. Так, кажется, говорили греки? Сегодня все помешались на греках! Меттерних поморщился. Мысли о проклятых султанских подданных не давали ему покоя даже на маскараде. Нет, положительно, надо отвлечься. Или его голова лопнет, сопрягая интересы монархий Европы! Он поймал глазами и уже не отпускал стройную блондинку с веточкой флердоранжа в волосах, когда вдруг наткнулся взглядом на другую фигуру. Высокая, худая женщина с уверенной поступью хозяйки салона, с гордо откинутой головой на тонкой шее и темными негустыми кудрями. Маска скрывала ее лицо. Простоя бумажная ткань светлого платья не позволяла причислить незнакомку к кругу состоятельных особ. Но от гостьи за версту веяло гранд-дамой.

У канцлера по спине пробежали мурашки. Он с первого взгляда понял, кого она напоминает, и не позволил себе обмануться. Невероятно. Невозможно. Лишено здравого смысла. Меттерних потер лоб и отвел глаза. Слишком желанно, чтобы быть правдой. Слишком больно, чтобы вспоминать. Уймись, старина. Эта женщина предала тебя. Посмеялась над твоими принципами. Ты называл ее ученицей, а она повернула против тебя твое же оружие!

О, Долли, Долли!

Единственная любовница, которой он в своем присутствии позволял говорить о политике! О дипломатии, о науке, о музыке, о нем самом… Она умела давать исключительно точные определения. Если дама может возбуждать страсть интеллектом, то это был их случай. Ее ум не отталкивал, а притягивал его. Он переставал чувствовать одиночество в кругу тупиц. А сознание собственного превосходства над ней – превосходства опыта и возраста – льстило Клеменсу, ибо было что превзойти.

Обычно мужчины боятся умных женщин. Он тоже не любил синие чулки. Но Долли была другой. Их разум встретился. Шпаги скрестились. И… его властно потянуло к той, которая, открыв рот, слушала не комплименты новой шляпке, а рассуждения о принципах европейского равновесия.

Жена русского посла в Лондоне никак не могла появиться в Вене. Любовники сталкивались только на конгрессах. А в промежутках писали. Годами. Костер их страсти горел от бумаг. Короткие, урывками встречи. Торопливая, ненасытная близость. Где придется. В театральной ложе. В карете. Однажды даже на крыше за фигурной печной трубой во время фейерверка, когда остальные приглашенные пялились на цветные огни в небе. Долли была головокружительной любовницей. Самой желанной и самой сладостной из всех, кого он знал.

Тем горше, что она изменила, с новым британским министром Каннингом. Этим ничтожеством! По приказу из Петербурга, разумеется. Клеменс бы простил, ибо не имел права на ревность. Дипломат выполняет не свою волю. Но Долли начала действовать вразрез с прежними идеалами. Их общими, как ему казалось. И это канцлер воспринял как предательство. Истинный разврат. Адюльтер ума и духа.

Привлекшая его внимание дама промелькнула мимо в вальсе. Он готов был пуститься за ней, только бы поддержать иллюзию. Этот блеск от свечей на гладко расчесанных волосах. Эти руки, тонкие и болезненно белые. Синева кожи в ключичных ямках. О нет, Долли не могла похвастаться красотой. Но это была его женщина. Встреченная один раз в жизни только для того, чтобы доказать записному волоките и цинику, что у каждой души есть потерянная половина. Он никогда не сможет соединиться с ней. Ибо она – русская немка, жена другого. Судьба против них.

Клеменс представил, как атакует незнакомую даму. Не будет снимать с нее маску, а просто вообразит, что это Долли. Тем и хорош маскарад. Канцлер пошел вперед, и когда избранная жертва осталась одна, предложил ей руку на мазурку. В первую же минуту он понял, что перед ним другая. Долли никогда не душилась вербеной. Не любила быстрых танцев. Не потела, как прачка. Не шепелявила по-французски… Разочарованный Меттерних расслабился. Ему нелегко будет поддержать иллюзию, но он сам уже старался не выскользнуть из наваждения.

Протанцевав четыре тура, охотник предложил:

– Пойдем в мою карету, кошечка.

– Лучше в мою.

У нее есть карета? Это уже интересно. А может быть, его завлекают в опасные сети? И это враги подослали к нему куртизанку, зная, чем привлечь?

– Я наняла извозчика.

Боже, сколько лет он не ездил на извозчиках! Пойдем, моя милая белошвейка. Будь что будет. Риск его никогда не пугал. Вот только удобно ли у извозчика то, что удобно в карете?

Оказалось сносно. Экипаж – не самый развалившийся в мире. Да и спутница не давала ему глазеть по сторонам. Маски она не сняла, хотя его лицо освободила в темноте от щекотавшего потную кожу бархата. И начала быстро покрывать поцелуями от подбородка до самого лба. Это несколько удивило канцлера. Так целуют давно потерянных и вдруг нашедшихся детей. Клеменс направил усилия дамы в нужное русло, подумав, что его добыча просто крайне неумела в любовных делах. Во всяком случае, она не показывала, на что способна, предоставив всю инициативу ему. Еще один случай убедиться, что это не Долли. Впрочем, он добился от женщины всего, чего желал. И предоставил ей самой позаботиться о собственном удовольствии. Откинувшись на спинку сидения, канцлер посмотрел в окно. Светлело.