Книга Тайны Огонь-горы, или Полосатое лето - Владимир Еремин

— Да? А кто вообще про кассету знал? — пропуская мимо ушей солдафонские грубости, стояла на своем Саша. — Только мы и Достоевский. Мы не брали, так? Значит, это он. Потерял или заныкал куда-то. Заныкал и забыл, а теперь боится признаться. У него же склероз. Пятьдесят лет… Чего вы хотите?!

— Потерять он, конечно, мог, — согласился Лешка, — но не нарочно…

— А нам от этого легче? — горячо зашептала Саша. — Что мы теперь без кассеты докажем? Свидетелей-то у нас нет!

— А что, если эти, на джипах, у него эту кассету купили? — вдруг предположил Асисяй. — А?!

— Ну, ты, — задохнулся от возмущения Илья, — язык-то придержи! А то можно и схлопотать. Иваныча купить нельзя! Понял?

— А если дать много, очень много? — на всякий случай отодвинувшись, въедливо спросил Асисяй. — Десять тысяч баксиков! А? Откуда мы знаем, может, это и есть плата за кассету?! Может, отсюда огнем потянуло?

— Да откуда они могли про нее узнать? — вмешался Лешка. — Говорят же тебе — знали только мы и он. И всё. Всё!

— Тогда кто? — выкрикнул Асисяй. — Ты? Или кто-то из нас?

— Брейк, — скомандовала Джейн. — Вы подеритесь еще.

— Да что тут гадать? — заговорил Леннон. — Давайте у него самого и спросим. По лицу сразу все и поймем. Лично я по лицу всегда могу определить, когда человек врет…

— Самсонов мне никогда эту кассету не простит, — сокрушенно вздохнул Лешка.

— Значит, так. Ясный Перец все равно под подозрением, — подытожила Джейн. — Может, мы потом это подозрение снимем… а может, и нет. Но до поры до времени доверять Достоевскому на все сто нельзя…

Ребята замолчали, и это молчание и темнота — они сидели с потушенным светом — придавили их словно каменная плита. Они верили Достоевскому. Считали его классным. Настоящим. Без фуфла. И вот теперь получалось так, что он обманул их — всех вместе и каждого по отдельности…

— А я думаю — все-таки можно, — неожиданно послышался голос того, о ком, собственно, и шла речь. Как он подошел так незаметно — уму непостижимо! Вот что значит армейская выучка!

— Знаю, что у вас ко мне вопрос, — войдя, продолжил Олег Иванович. — И сам пришел на него ответить. Где ваша кассета — ума не приложу. Хранил в сейфе как зеницу ока. И кто ее попятил — понятия не имею…

— Правда? — спросила Джейн.

В ее голосе прозвучало сомнение.

— Ну, то есть догадываюсь, — признался начальник лагеря и развел руками, — но доказать…

— Я знаю, на кого вы думаете, — вспыхнула Саша. — Но это точно не он! Его вообще в этот день в лагере не было! Он в город ездил!

— Какая наблюдательность! — ревниво вставил Лешка.

— Погоди. Ты, вообще, о ком? — уточнил Достоевский.

— О Викторе Сергеевиче! Вы просто его не любите! — с напором продолжала Саша. — И все время к нему придираетесь! Может, еще и «близнецов» в Нью-Йорке он взорвал?!

— Не он, — признал начальник лагеря. — Это точно не он…

— Верните нашу кассету! — закричала Саша. — Мы вам ее отдали? Вам! Потеряли? Вот и ищите! И нечего тут на других валить!

— Сань, — вмешался Лешка, — ты чего, вообще?!

Но Сашу уже несло:

— А то! Вы считаете нас маленькими? Но мы что могли, то сделали. А вы это взяли и потеряли! Как будто так и надо… Вы же большой, Олег Иваныч! Взрослый! Разве так можно?! Сами учите нас, а сами…

Ребята молчали, и молчание это было признанием ее правоты.

— Ну, виноват, — приложил руку к груди Достоевский. — Саша, ты права. Прошляпил! И нет мне оправданий. Никогда себе не прощу… даже если простите вы!

— Да мы-то ничего, — нарушила молчание Джейн, — просто кассета — это доказательство. Что мы без нее теперь докажем?

— Вот вы на войне не были, — заговорил Олег Иваныч, с трудом подбирая слова. — И не дай вам бог там побывать… Но иногда случается такой неожиданный переплет, что надо обходиться тем, что есть… Потому что ничего другого просто не остается. Да, кассета — это тяжелая артиллерия. Без нее будет нелегко. Но ведь можно воевать и силой слова. Тоже, я вам скажу, неслабое оружие!

Достоевский вздохнул, помолчал, прежде чем заговорить вновь.

— Кстати, о войне… Послезавтра в Муромцеве состоится конференция по сохранению окружающей среды. Будет решаться судьба Огонь-горы. Приедут экологи, журналисты, само собой, строители, ну, и всякое начальство. Прислали приглашение и нам. Мы эту кашу заварили — нам и расхлебывать!

Он встал и направился к выходу.

— Мне почему-то кажется, что мы и без кассеты отстоим свою правоту, — сказал он, повернувшись у самых дверей. — Не знаю почему… Ну, а пока давайте спать. А то мне придется, ко всему прочему, отвечать, почему вы режим нарушаете. Спокойной ночи!

— А я ему верю, — сказал Лешка, вслушиваясь в удаляющиеся шаги начальника лагеря.

— И я, — присоединился Леннон.

— И я, — хором произнесли Джейн и Асисяй.

— А я — подавно, — рассмеялся Илья.

Только Саша промолчала. Она тоже верила Достоевскому, но была сердита на него за то, что в пропаже он подозревает Виктора Сергеевича…

— Ну что, по домам? — спросил Лешка.

Спать никому не хотелось.

— Еще пять минут, — сказал Асисяй и включил телевизор.

— Сделай потише, — сказал Леннон, — сейчас инструкторы прибегут.

— «Сегодня „Взгляд“ празднует свой юбилей, — говорила на телеэкране ведущая, — и, возвращаясь в прошлое этой замечательной передачи, давайте вспомним ее наиболее яркие страницы…»

На экране стремительно сменяли друг друга хорошо всем известные лица. Замыкали сюжет выплескивающие друг другу в лица содержимое своих бокалов Жириновский и Немцов.

— О! — хихикнула Джейн. — Жирик!

— Я научу вас родину любить! — голосом лидера ЛДПР зачастил Асисяй. — Это однозначно! Мои идеи переживут меня! Вон, Пржевальский умер, а лошадь его живет!..

— Погоди, дай послушать, — поморщился Муромец.

— «В Европе и США движение тортометателей давно уже стало притчей во языцех, — продолжала тем временем телеведущая. — На этот раз их жертвой стал министр теневого кабинета Джакомо Круазетти…»

На экране появился выходящий из шикарного отеля превосходно одетый, респектабельный мужчина. Его встречала рукоплещущая толпа. Джакомо в сопровождении охраны шел по узкому коридору, раздавая налево и направо ослепительные улыбки.

Неожиданно от толпы отделилась молодая женщина и устремилась к министру. Круазетти самодовольно улыбнулся и двинулся ей навстречу. Но женщина вдруг сбросила крышку с коробки, которую держала в руке, и залепила кремовым тортом в его лоснящуюся физиономию.