Книга Кошка Скрябин и другие - Марианна Гончарова

А потом мамаша их всех, тех поросяток, в лес увела. Да. Свобода – это знаешь… Это свобода. И никакое ведро с колотушкой не поможет, Маруся… Ну ты знаешь.

А хочешь еще тебе, Маруся, про кабанов расскажу, хочешь? О.

К нам на заставу пополнение пришло. А один – ну такой хлопчик хороший, такой смекалистый, такой смышленый, так на меня похожий в юности, як вид однои мамы. О. Ну мы пошли первый раз дозором.

Я ему кажу: «Сынку, а давай я тоби покажу, дэ кабаны в лесу сплять».

Он мне: «А давайте, товарищ старшина заставы».

И от мы пришли. Вот тут дуб – дывысь. От так дуб… Та ж дывысь, ты ж нэ дывышься, Маруся! Отак дуб. Тут мы. Я ему: «Тихо, иди сюда». А там, за тем дубом, – от такая спына. В щетине вся. А той хлопчик же не умеет тихо ходить, берцы на ногах тяжелые, еще не привык, он ногой ступил и веткой – крынц! А там кабан. Самка. Худая як лезвие. И десять штук маленьких. Она как посмотрела мне в очи, я чуть не сомлел, от йийбо! Я на ее смотрю, аж не моргаю, замер и тихо-тихо хлопчику говорю: «Не рухайся. Справа видишь дерево? То твое. Слева – мое. По команде “давай!” быстро влезай. Не влезешь – мама твоя плакать приедет. Понял?»

Ты, Маруся, знаешь шо? Ты когда смотришь на дикого кабана, ты на его вуха смотри. Если как лопухи висять, то добрая тварынка, можешь себе тихонько поворачиваться и уходить, а если прижаты назад – жди беды. Так у той свыни были вуха, как у собаки. Видела у злой собаки вуха? О!

Продержала она нас на деревьях полдня. Лежит под нами, малые бавляться, а мы за ветки схватилися и висим. З заставы поисковую группу послали – мобильных телефонов же не было тогда, рацию хлопчик уронил, свыни ее сломали и в землю зарыли. О.

Шо, йдешь уже? Что «спасибо», что «спасибо»? Ты, главное, без Грыгорыча в лес не ходи никуда. Спасибает она. Кабан – это знаешь… Знаешь? О…

Отдам осла в хорошие руки

Если на столбе или заборе висит бумажка, значит, ее не просто так повесили. Ее повесили в надежде, что человек обязательно подойдет, прочитает, оторвет из бахромы, внизу листка нарезанной, номер телефона. Ну и, может, позвонит.

Я, например, всегда читаю такие объявления. Во-первых, человек же ждет. Чтоб ему позвонили.

Вон однажды мне несказанно повезло. На заборе увидела такое, написанное ужасно корявым почерком:

«Продаєсэ стара хата. Є кєрница и город. Питайте вуйну Марію або сусідів спитайте де вона подалася. Може, за хлібом, а може, в дітей. Адреса: село Буджіука, вул. Головна, та шо була Леніна, номер 17. Але хата тепла є горище та підпіл. Або, може, в церкву пішла якшо неділя».

То есть продается старый дом (хата). Есть колодец («криниця» по-украински) и огород. Спрашивать тетку Марию или спросить соседей, куда она ушла: может, за хлебом или у детей. Адрес: с. Будживка, улица Центральная, дом 17. И добавлено, чтоб не сомневались, что дом теплый, есть чердак и подвал. И еще добавлено, что бабушка может и в церковь пойти, если воскресенье.

За этим вот клочком – какой характер, целая жизнь и судьба. История.

А когда-то давно я увидела на автовокзале еще одно объявление:

Первая строчка уже практически выцвела от солнца и растеклась по листу от дождей:

«Отдам осла в хорошие руки».

Вторая строчка была посвежей, видимо, дописывали недавно:

«Готов обсуждать».

И третья – совсем свеженькая, видимо, дописана вчера или сегодня:

«Могу доплатить».

Номер телефона и подпись: «Грыгоровыч».

Все. Упускать нельзя. Я немедленно сорвала номер телефона и немедленно позвонила. И сразу сказала, что осла взять никак не могу, но помогу найти хорошие руки. А в обмен приеду на него, осла, посмотреть и послушать про него историю. Идет?

– Та, конечно, приезжай, чиго уж там! – согласился Грыгоровыч.

Уточню. Это было в тот переломный момент, когда бывшие республики уже начали отделяться и разделяться границами, но страх и почтение перед даже самым мелким начальством и мода носить на праздники фанерные лопаты с портретами апологетов еще была.

Его звали Василий Алибабаевич, этого осла. Грыгоровычу его подарили маленьким осленком, когда Грыгоровыч был в Молдавии. На Пасху его пригласили к куму Октавиану Деомидовичу, начальнику местного отделения милиции. А в день Пасхи сами знаете: весело, пьяно и люди добрые – бери все. Дарят и дарят. Подарили Грыгоровычу несколько громадных, заплетенных ивой бутылей вина, потом яблок пару ящиков еще с прошлого года крепких, компотов всяких – персиковых, грушевых, всяких.

– Что ж тебе еще подарить, пока я пьяный? Ай, – говорит кум Октавиан, – есть у меня еще кое-что! Та ла-а-адно! Бери! От сердца отрываю, но ты, кум, такой хороший человек, Грыгоровыч ты мой! Эх! Бери!

И заранее причитая от предстоящей разлуки, кум Октавиан заводит Грыгоровыча на задний двор, а там – ослица Верещага по имени и он – ослик. Стоит. Сердце сурового Грыгоровыча дрогнуло и зашлось. Плюшевый, игрушечный почти, глаза… ну как у Софи Лорен глаза! – фиолетовые мокрые чернильные капли, как будто он только-только плакал. Невинное личико, уши бархатные на башке – два, ножки стеснительно поставил, как первоклассница, – четыре. Крепенький сам, литое тельце, коренастый. «Ну повезло», – сразу подумал Грыгоровыч. «Ну повезло», – сразу подумал хитрый Октавиан, глядя, как Грыгоровыч растаял от умиления.

Хорошо, а как его через границу? Без документов, разрешения там, прививок, справок, паспорта, хоть он и ослик… Ослам тоже паспорт на границе нужно. И вообще… Это так Грыгоровыч засуетился.

Октавиан в ответ:

– А не вопрос. Как обычную вещь, крупный предмет обихода. Значит, так: запихнем его в скиф. Прицеп такой. А перед вашей таможней прикроешь его специальным тентом, вроде там у тебя типа вещь. А сбоку еще и яблочки, компотики везешь, такое все – покушать чтоб дома, чтоб детям. Ага! Ага! Скажешь, ну кум же подарил, ну!

У Октавиана, к слову, вообще был огромный опыт дурить таможню. Он в Дагестан однажды бритвы электрические повез. (В Дагестан. Мусульманам. Бриться. Ну!) И на них выменял черную икру. И в виде бонуса к икре ему подарили Верещагу. Так вот ее провезли тогда именно как крупный предмет, так что Октавиан знал, что говорит.

Октавиан проводил Грыгоровыча до самой молдавско-украинской границы. Заехали на украинскую таможню. Прикрыли Василия Алибабаевича сначала пледом, потом тентом, такой брезентовой крышей.

Но никто не учел, что Василий Алибабаевич заскучал сразу – как только выехали, у него случился сенсорный голод и дефицит общения. Лишенный компании себе подобных, то есть доброго милиционера Октавиана, его жены Гали-библиотекарши и еще мамы, конечно, Верещаги, ослик впал в уныние и затосковал.

А тут, рядом со скифом, регистрируя автомобиль с прицепом, остановились три таможенницы – Рита Рыжая, Рита Белая и Вера Теплая. Так звали ее, эту Веру. Теплая. Ну чтоб не путали ее с Верой Холодной, а то путали и путали все время. И дразнились: «Гас-с-пада-а-а… Вы зве-е-ери, гас-спа-ада-а-а…» Верка обижалась. Откуда ей было знать, кто такая Вера Холодная? Короче, веселые три дурочки такие в форме. И давай эти три девицы разговаривать и хохотать: весна, Пасха, новый замначальника, Максим, сын генерала, красавчик холостой, гы-гы-гы, хи-хи-хи! То да се. Ну Василий Алибабаевич из-под пледа услышал это все и только поинтересоваться хотел: