Книга Вкушая Павлову - Дональд Майкл Томас

Вскоре мне становится ясно, что он чем-то смущен. Не тем, что я скоро отбуду к праотцам, а тем, что должен сообщить мне известие, которое, по его мнению, может меня огорчить.

— Я тут перечитывал ваши письма моему отцу, — говорит он. — Замечательные письма! Может быть, вы помните, в одном из них, от 1897 года, вы задаете отцу один болезненный вопрос. Причем это вы сами называете его болезненным. Вы спросили, известно ли ему что-либо о сексуальных домогательствах или попытках соблазнения со стороны вашего отца?

— Да, припоминаю. Он ответил, что ничего подобного ему не известно.

— Совершенно верно. Он говорил мне об этом в начале Великой войны{42}. У него было предчувствие смерти. Он, конечно же, был стар и, даже если бы не погиб в катастрофе, вряд ли дожил бы до конца войны. Его очень огорчало, что официально вы считались врагами. Еще он сказал мне, что… — Он замолкает. Незаметно подходит Паули, у нее в руках кувшин с лимонадом. Он благодарит ее, говорит, какой теплый нынче выдался сентябрь!.. — Не то чтобы он вам лгал, дядя, но кое-что все же скрывал. И вот начал об этом сожалеть. Вы прославились как человек, не боящийся правды, даже самой болезненной, а он утаивал от вас важные семейные обстоятельства. Он говорил, что они к тому же и болезненные. И моя мама никогда ни о чем таком не должна узнать; но, может быть, когда-нибудь настанет время, и я в подходящий момент вам расскажу. Я ждал долго, но теперь, думаю, этот момент настал. — Прихлебывая лимонад, он смотрит в сторону — на дом с его маленькими окнами в ярко выкрашенных белых рамах. — Прежде чем умереть, все мы должны узнать, откуда пришли.

— Ну, тогда рассказывай, — говорю я, — не бойся.

Ответом — молчание. Порыв прохладного ветерка, от которого трепещут листья.

— Когда они поселились во Фрайберге, отцу было только двадцать, но он уже был женат. Вы знаете, что сначала туда переехал дедушка, а папа с мамой вместе с Ребеккой, второй женой дедушки, приехали позже. Вы знаете про Ребекку?

— Конечно.

— Извините… конечно же вы знаете. Просто никто никогда о ней не говорил. Какой прекрасный лимонад! Надо взять у Марты рецепт. Так вот, папа не находил себе покоя. В таком маленьком городе. Он помогал дедушке, а в промежутках ездил по делам в Вену. Как-то раз он встретился с бизнесменом по имени Натансон, очень правоверным евреем. Их семья тоже эмигрировала из Галиции, и они все еще говорили на тамошнем вульгарном идише. Папа пару раз поужинал с ними и, короче говоря, влюбился в их дочь Амалию.

— В маму!

— Да, в вашу мать. И она ответила ему взаимностью. Папа поначалу не сказал ей, что у него есть жена и ребенок. Моему брату Йону был тогда год, а мама была беременна Полиной.

— Кстати, нет ли каких-нибудь вестей от Йона? — спрашиваю я.

— Нет, — печально говорит он. — Ни слова. Он просто исчез.

— Ай-ай! — Зеленый пологий луг. Мы с Йоном вырываем из рук Полины желтые цветы. Она с ревом убегает. — Может быть, его уже убили где-нибудь на войне?

— Может быть. Кто знает?.. Так вот, они влюбились друг в друга. Причем оба очень страстно. Они встречались там, где он останавливался, когда бывал в Вене. Она забеременела. Это обнаружилось и закончилось жутким скандалом.

— Боже ты мой! Я-то всегда думал, что это Филипп… Но Эмануил! Твой трезвомыслящий отец! Такого мне даже в голову не приходило!

— А кому такое могло прийти в голову? Деда вызвали в Вену на совет семейства Натансонов. Все рыдали. Как рассказывал папа, он оказался в безвыходной ситуации. Он любил мою мать, но это не могло сравниться с его чувством к Амалии Натансон. Он женился слишком рано.

Он спрашивает, можно ли закурить. Я машу рукой, давая согласие. Его серебряный портсигар сверкает на солнце. Я вздыхаю, почувствовав запах дыма.

Он глубоко затягивается во второй раз, долго, со вкусом выпускает дым, продолжает:

— В конце концов они разработали соглашение. Дед не был особенно счастлив с Ребеккой. Она не родила ему детей, так что от нее вполне можно было отречься. Натансоны были достаточно зажиточными и пообещали заботиться о Ребекке в том случае, если дед разведется с ней и женится на их дочери. Ваша семья отчаянно пыталась удержаться на плаву — ведь дед был не очень силен в делах. Они обещали и ему помочь. Не выходя за границы разумного. Папа и ваша матушка не возражали против такого поворота, при условии, что они без лишнего шума будут оставаться любовниками. Они начисто порвали с традициями; но папа говорил мне, что это было выше их сил. Настолько сильной была их взаимная страсть.

— «Vénus à sa proie tout attachée[6]», — процитировал я.

— Что-что? Я знал, что это вас огорчит. Ребекку отодвинули в сторону, и дедушка приехал из Вены с прекрасной молодой женой, а папа вернулся к своим обязанностям мужа и отца, но при этом тайно несколько раз в неделю встречался с Амалией. Главным образом в лесу. А иногда и по ночам в лавке. А потом… потом родились вы.

Я сдерживаю крик и, чтобы хоть что-то сделать, вынимаю часы. Они остановились. Я прошу Сэма их завести, что он и делает.

— Значит, мои мать и отец не…

Он отрицательно качает головой:

— По всей видимости, нет… нет. Но в сорок лет мужчине уже не так надо.

— Да, я знаю. Но все же…

— У вас была служанка, примерно того же возраста, что и дед.

— Ай-ай!

Он кивает утвердительно:

— Изредка.

— Понятно, понятно… — Что же, это на многое проливает свет. — Значит, мы с тобой на самом деле братья, Сэм.

— Совершенно верно. Но я привык считать вас дядей, дядя Зиги.

— Ну, чего уж теперь…

— Да. Мой отец сказал, что вы не должны думать слишком плохо о своем отце, о Якобе. В той ужасной ситуации он сделал все, что было в его силах. Он любил сына и был сентиментален. Он видел, как тот сильно влюблен. Ему самому пришлось в свое время отказаться от настоящей любви и жениться по расчету. А овдовев, он женился на женщине, которая была доброй и внимательной к детям, а не на той, кого он страстно любил. И папа, и Филипп любили Ребекку, но она не была ни красивой, ни умной.

— Я помню ее глаза, — говорю я. — Они жгли, как огонь.

Я чувствую, как груз спадает с моих плеч. Якоб не был моим отцом.

— Потом ваша мать снова забеременела и родила вашего брата Юлия.

Я киваю. Слепой гнев. Вывалять бы его мордой в грязи.

— Он умер всего через несколько месяцев. Это стало поворотным пунктом. Папа и Амалия восприняли это как наказание свыше за совершенный ими ужасный грех и решили больше не спать друг с другом.

— Ты хочешь сказать, что они разлюбили друг друга? — язвительно говорю я.