Книга Драная юбка - Ребекка Годфри

Я порылась в одежде Китаянки и выбрала белое воздушное платье с оборкой на левом боку, летящее и вычурное платье для дня рождения, я о таком мечтала в четырнадцать лет. Китаянка отдала мне свои кожаные коричневые ботинки со шнуровкой, трехдюймовый каблук. Ведьминские сапоги, сказала она, вот как называют эти невероятные боты.

Китаянка зачесала назад мои волосы так, что они стали обрамлять лицо диковатой рыжей гривой. Она выдала мне блеск для губ, пахнувший дымом и вишнями.

Конец игры всегда таков, и блеф подводит дураков,

Но, крошка, жить хочу я так, и остальное не тревожит.

А вечно жить никто не сможет…

Ли Мэджорс[7]должен был прийти с минуты на минуту. Так его звала Китаянка. Чувак круто упакован. Мужик На Шесть Миллионов.

Китаец сверху заорал: Выключите же музыку! Китаянка швырнула бутылку в потолок, бутылка разбилась, и осколки падали вниз искалеченным дождем.

Таких крохотных ванных комнат я никогда не видала. Я сидела на толчке, и мои ноги касались стены. Голубая плесень на кафеле; сиреневая пудра на полу.

Дрожь началась со спины и скрутила меня совершенно внезапно. Мышцы сокращались, меня продирал озноб. Колени побелели, словно кости, покрылись гусиной кожей, тело скрючилось.

Стучали зубы, сводило челюсти. Волоски на руках встали дыбом, и я дрожала так, будто сидела в холодильнике. Я гнала холод от себя, но не могла представить ничего теплого, потому что никогда не была в тропиках. Я обняла себя, гладила, точно была сама себе одеялом.

В тишине ванной я слышала свой внутренний крик: Я с этим не справлюсь. Беги, ты все испортишь! сказала я себе. Иди домой. Убирайся. Я совершенно не знала Китаянку; быть может, она толкала меня в какую-то извращенную аферу. Я бы могла пойти домой, там бы надо мной хлопотала Сильвия. Утром она принесла бы мне горячего молока и сока чертополоха, и разрешила бы прогулять школу, и я бы спала, борясь с ознобом.

Но я не могла оставить Китаянку в комнате, куда стучались мужчины, не зная, не заботясь, не спрашивая о географических картах, что она нарисовала и сохранила. Зовите ее как хотите – проститутка, шалава, блядь. Она стала моей первой подругой, и я сделаю для нее что угодно.

Я должна была Сделать Это. Лишиться должной невинности. Какой в ней толк? Она как библиотечный абонемент или пара запасных ключей, мелочь, которую теряешь и понимаешь, что никогда ею не пользовался. В последние пять минут перед приходом Ли Мэджорса, я представляла невинность маленькой безделушкой, которая падает из окна «Королевского Отела» на умытые дождем улицы.

Когда я вышла, Китаянка сидела на полу на корточках, колени прижаты к голым грудям, и курила сигарету.

Эй, закричала она с таким энтузиазмом, будто я впервые сюда зашла.

Подруга, сказала я, взбивая свою рыжую гриву еще выше, я хорошо целуюсь, подруга.

Это пригодится, улыбнулся этот маленький чертенок. А потом в дверь постучал Ли Мэджорс, и его впустила я.

Школа рисования карт

Шестимиллионный мужик оказался двойником моего учителя мистера Клейна. Всего неделю назад мистер Клейн сказал мне, что я растрачиваю жизнь впустую, встречаясь с такими кретинами, как Дин Блэк. Представляете, что бы он обо мне сейчас подумал? Его бы от меня тошнило, но вот Эверли – она бы мною гордилась. Моя мать боготворила Патти Хёрст.[8]Она повесила фотографию Патти себе на зеркало. Наследница-бунтовщица, заложница с промытыми мозгами.

Да, Эверли мною гордилась бы.

Брат-близнец мистера Клейна нервно сидел на краешке кровати, закинув ногу на ногу. У него были рыжие, редеющие волосы, и он носил очки в тонкой оправе. Он был так же неуклюж, как мистер Клейн, как будто не верил, что его тело так выросло. Что он вообще тут делал? Китаянка бродила в белых носках, сложив пальцы в победном приветствии, и выглядела так, будто в любой момент готова упасть в обморок. Я стояла возле ванной, скрестив руки на груди, и сжигала его взглядом.

Он сказал: Привет, Таитянка.

Я не сразу поняла, к кому он обращается.

Смешок его был ненатуральным – как у многих сорокалетних. Эти, наверное, уже не могут смеяться по-настоящему и просто издают звуки, приблизительно напоминающие смех. Это сводит меня с ума, особенно, когда они это делают нервно, что, собственно, он и сделал, посмотрев на меня. Ну здравствуй, произнес он, ха-ха-ха.

Это Новозеландка, сказала Китаянка и приобняла меня.

Я тебя раньше не видел, сказал он и посмотрел на меня еще раз – подозрительно, как я поняла.

Китаянка подмигнула мне и прикусила губу; я в жизни не видела еще такой довольной девицы. Кожа ее порозовела, потеплела, и мне подумалось, что она совершенно не волнуется и ничего не боится.

Я люблю рыжих, сказал мужик.

Повезло, подумала я, но промолчала. Я опустила глаза и разглядывала осколки – они блестели в потрепанном ковре.

Она просто стеснительная, просипела Китаянка, которая все еще разговаривала дьявольским голосом Лемми из «Моторхед».

Но я не стеснялась.

Я очень люблю целоваться. Я целовала Дина Блэка часами, хотя абсолютно не была в него влюблена. Когда я водила рукой, лежа в грязи нашего сада, я представляла себе французские поцелуи с мужчиной, который дотрагивался до меня нежно-нежно. Но сейчас…

Мне хотелось представить себе, что это не я, а кто-то другой, но не могла вообразить хоть кого-нибудь, кто занимается тем, чем мы сейчас. Китаянкино предупреждение дошло до меня, но слишком поздно. Я просила других девчонок, но они ответили «ни за что».

Словно алчущий крови хищник, я скользнула на кровать за спиной мужика и сказала: Приляг, закрой глаза.

Я должна была звучать обольстительно, а звучала, как бревно. Удивительно, что он не расхохотался, а сделал все, как я ему велела. Я быстренько наклонилась его поцеловать, чтобы он не передумал и не предложил мне продемонстрировать что-нибудь из его собственного репертуара.

Его губы отдавали металлом и рыбой, будто я лизала дверной замок.

Его рука отдыхала на моей коленке, и я была уверена что он пожалуется на холод моей кожи. Но он даже не заметил озноба, что сотрясал меня.

Я наклонила голову, и мне было ужасно плохо видно Китаянку, но я косила на нее уголком глаза. Она встала перед мужиком на колени, как для молитвы, ее маленькие ловкие руки играли с пряжкой ремня. Она спустила с мужика джинсы, и ее коленки в них словно утонули. Я не смотрела на ее губы, только на руки. Руки. Руки, что быстро скользнули в его карманы.