Книга Обнаженные мужчины - Аманда Филипаччи

– Борис – это художник, который сильнее всех на меня повлиял, – говорит леди Генриетта, появившаяся в дверях.

– По-моему, есть определенное сходство, – соглашаюсь я. – У вас обоих красивая техника.

– Спасибо. Я называю это стилем «более красивым, чем жизнь».

– Действительно, это красивее, чем жизнь.

Я чуть ли не ожидал, что она выйдет в атласном халате или в чем-нибудь таком, но она одета совсем обычно.

– Пожалуйста, садитесь, – говорит она.

Я сажусь на кушетку, а она отправляется на кухню. Через минуту она возвращается с чаем из трав. Я пью чай, сидя в напряжении, сознавая, что в любую минуту мне надо будет раздеться. Я оперся локтем на подлокотник дивана, а один из моих передних зубов покоится в углублении колпачка моей ручки, которая случайно оказалась у меня в руке. Я машинально вынул ее из кармана. Я часто так делаю, когда напряжен. Кончик моего зуба – в маленькой ямке колпачка, зуб выдерживает вес всей моей головы. Наверно, напряжение ослабляется из-за опасности. Опасность заключается в том, что иногда ручка соскальзывает и вонзается мне в нёбо. Так происходит и сейчас. Ручка соскальзывает и втыкается в мягкие ткани за передними зубами. Рот наполняется кровью, она просачивается наружу. Я слизываю ее и поспешно глотаю. Мне не хочется, чтобы леди Генриетта увидела кровь. Если она увидит, что мой рот внезапно наполнился кровью, то подумает, что я не в себе. Я мысленно даю себе обещание никогда больше не опираться зубом о ручку.

– Не могли бы вы снять одежду? – говорит она.

Имеет ли она в виду – прямо сейчас, прямо здесь? Она встает, проходит в угол комнаты и отдергивает занавес, обнаруживая маленькую комнату – в точности как кабинка для переодевания в магазине одежды. Я очень нервничаю, но мне не хочется показаться трусом, поэтому я направляюсь в раздевалку. Она задергивает занавес. На стене странное зеркало. Оно очень широкое, но очень низко висит. Я могу видеть себя только ниже талии. Я раздеваюсь. Когда я вижу отражение своего голого живота, пениса и ног, мне хочется отказаться позировать. Поскольку я не могу увидеть верхнюю часть своего туловища, я чувствую себя неуклюжим, с множеством физических недостатков. Я ложусь на пол боком, чтобы в последний раз взглянуть на себя во всю длину перед тем, как предстать перед леди Генриеттой.

– У вас там все в порядке? – осведомляется она.

Я не подозревал, что моя ступня высовывается из-под занавеса. Занавес не доходит до пола, и она смотрит из-под занавеса на меня, а я – на нее. Она может видеть меня лежащим.

– Почему вы на полу? – мягко спрашивает она. – Вы себя хорошо чувствуете?

– Я чувствую себя прекрасно, – отвечаю я, все еще сглатывая кровь. Мне бы хотелось, чтобы она перестала на меня смотреть. – Я смотрел на себя в ваше странное полузеркало. Оно висит так низко по какой-то причине?

– Мне жаль, если оно вас беспокоит. Я чувствую, как мужчины расслабляются, когда не видят свою верхнюю часть. Ведь именно там они могут заметить свое тревожное выражение. Причем не только на лице – тревога читается в положении их плеч, в том, как висят руки. Для нервной системы плохо, когда вы замечаете свое беспокойство.

Ну что же, возможно, я со странностями и отличаюсь от других мужчин, но лично мне кажется, что именно моя нижняя часть заставляет меня нервничать.

Я решаю, что у меня нет выбора. В любом случае назад пути нет.

Я как раз собираюсь появиться, когда леди Генриетта спрашивает:

– Почувствуете ли вы себя лучше, если придет другой натурщик и будет позировать рядом с вами?

– Нет, – отвечаю я и отдергиваю занавес.

Я не свожу с нее глаз, когда выхожу вперед, чтобы увидеть ее реакцию на мое обнаженное тело. Посмотрит ли она вниз? Вот в чем вопрос. Или встретится со мной взглядом? Она смотрит вниз, но так небрежно и быстро, что я чувствую себя еще менее уютно, чем если бы она совсем не взглянула вниз, поскольку тогда было бы ясно, что она напрягает всю свою силу воли, чтобы не поддаться искушению взглянуть на мой член, что придало бы ему больше значения. Она ведет себя совершенно нормально, не меняет выражения лица, даже не приподнимает бровь, что слегка удивляет меня; но ведет она себя классно.

Она подводит меня к кушетке, стоящей за мольбертом, и просит лечь в самой удобной для меня позе. Должен сказать, что ее поведение очень профессионально.

Она начинает писать, беседуя со мной о моей и о своей жизни. Меня изумляет, насколько уютно я себя чувствую, и это целиком ее заслуга.

По этой причине она мне все больше и больше нравится. Рядом с ней – поднос с маленькими марципановыми зайчиками и свинками, которых она грызет за работой.

Спустя час или около того она накрывает полотно большой простыней и объявляет, что на сегодня закончила.

– Можно мне посмотреть? – спрашиваю я.

– Нет, – отвечает она. – Пока она не будет полностью закончена и пока не высохнет.

Она говорит, что я очень хорошо позирую, и спрашивает, не буду ли я против того, чтобы снова прийти попозировать. Я с радостью соглашаюсь. Мы договариваемся о дате.

– Между прочим, – говорю я, – как мне вас называть? Леди Генриетта, или Генриетта, или леди?

– Генриеттой. Вы знаете, почему я называю себя леди Генриетта?

– Нет.

– Вы читали «Портрет Дориана Грея»?

– Нет.

– О, вам бы нужно прочесть. Это моя библия. Там есть один персонаж, лорд Генри, который в некотором смысле мое божество. Я восхищаюсь его жизненной философией. Я решила взять на себя смелость, сделавшись женским вариантом этого персонажа. Он – лорд Генри. Я – леди Генриетта.

Я ухожу, очень счастливый и влюбленный и в прекрасных отношениях с леди Генриеттой. Следующая встреча будет через пять дней. В ту же минуту, как я выхожу из ее дома, я кидаюсь в ближайший книжный магазин и покупаю «Портрет Дориана Грея». Я читаю его в тот же вечер, и немало озадачен. Лорд Генри не такой уж восхитительный персонаж. Его даже можно назвать слегка порочным, в нем есть что-то демоническое. Его главный грех – манипулирование ради манипулирования. Я должен признать, что его представления о жизни забавны в своем крайнем цинизме, но все равно мне непонятно. Я не вижу никакого сходства между лордом Генри и леди Генриеттой. Возможно, сходство вскоре обнаружится, и в таком случае я буду не слишком разочарован, поскольку порок здесь скорее подобен острой приправе, а не, скажем, яду или кислоте.

Я полагаю, что слон не исполнил мое желание. Наверно, я не самый красивый мужчина из тех, кого приходилось видеть Генриетте. Впрочем, быть может, самый красивый. Она ничем не дала понять, что это не так. Что касается того, влюбилась ли она в меня, то невозможно сказать, сбылась ли эта часть моего желания. Вероятно, нет. Мне нужно быть пессимистом в этом вопросе ради моего же блага. Некоторые могли бы сказать «реалистом», хотя это и неприятно.