Книга Десять пальцев - Илья Стогов

– Пропустить что?

– Пропустить, когда будет восемь.

– Восемь чего?

– Восемь вечера.

– А что произойдет в восемь вечера?

– У меня важная встреча.

Тощего парня звали Гомер. Узнав об этом, я порадовался: какие все-таки образованные в Купчино панки. Впрочем, скорее всего, в виду имелся не автор «Илиады», а персонаж мультфильма про Симпсонов.

У Гомера были длинные пальцы с красивыми ногтями. Под ногтями чернела жирная грязь.

Наташе Гомер приходился мужем. Насчет важной встречи он все мне объяснил:

– В соседнем микрорайоне азербайджанцы открыли ларек. Наташка договорилась в восемь вечера подойти и сделать тамошним обезьянам оральный секс. Азербайджанцы обещали заплатить. Так что пока можно пить и не париться: вечером деньги будут.

– А вдруг они обманут? Не заплатят?

– Заплатят. Куда денутся? Если не заплатят, я им ларек сожгу.

Восьми вечера пара не дождалась: исчезла раньше. Не знаю, заплатили ли им азербайджанцы. Я в восемь вечера уже ехал куда-то на такси.

Я сидел впереди, рядом с водителем. Мыльник и еще один растатуированый купчинский орангутанг сидели сзади и громко (так, чтобы было слышно водителю) общались.

– Зря ты того таксиста зарезал.

– Думаешь, зря?

– Конечно! Отнял бы бабки, ткнул бы ножом. А убивать-то зачем?

– Ну, может, действительно зря.

– Сегодня-то топор взял?

– Конечно! Я без топора никуда! И топор, и заточку. Все со мной.

На водителя я не смотрел. А он, похоже, не смотрел на дорогу – только в зеркальце заднего вида.

Когда мы доехали, я вылез из машины и аккуратно закрыл за собой дверь. Мыльник сказал «спасибо», тоже вылез и таксист сразу же исчез. Растворился в воздухе. Парни долго над ним смеялись.

Вечер закончился тем, что мои спутники, взяв тяжелые деревянные колья, долго лупили ими по лобовому стеклу и капоту дорогой машины. После этого Мыльника я не видел ни разу.

Он умер, задохнувшись во сне. Обычная смерть героиновых джанки. Дело в том, что их организм постепенно разучивается дышать и вообще делать хоть что-то, кроме переваривания инъекций.

11

Говоря об умерших, живые невольно выпячивают грудь. Бедолаги! Уже умерли! То ли дело мы! Мы-то живы! Для нас-то все продолжается.

Не думаю, что продолжительность жизни играет большую роль. Какая разница, жив ли ты, умер ли… важно, в какую сторону ты живешь, а сколько живешь – это уже частности.

Между мною и моим умершим другом больше общего, чем отличий. Отличие вообще лишь одно: Господь дал мне остановиться. Позвал меня и дал сил расслышать. Возможно, Мыльника Он звал точно так же. А тот решил, что ему показалось.

Мне точно известно: Господь очень хотел помочь моему другу. Просто иногда мы не желаем, чтобы нам помогали.

Мыльник пришел домой. Не раздеваясь, уснул. Сделал последний глоток грязного воздуха. И я уже никогда не узнаю, что творилось с ним дальше. Вернее, узнаю… но в тот момент меня будет куда больше интересовать собственная биография.

Мы родились с этим парнем в один год. Были маленькими, сорокасантиметровыми. Радовали родителей тем, что научились ходить… смешно ковыряли в носу… через двадцать с чем-то лет он умер.

На похороны я не пошел. Не по каким-то соображениям… просто был пьян в тот день. Разумеется, пьян. По слухам, пришедшие на поминки приятели Мыльника нажрались как скоты и вели себя отвратительно. Я тоже в тот день вел себя отвратительно. Но, по крайней мере, не на глазах мыльниковских родителей.

Я заходил к ним пару раз. Сережина мама говорила, что собирается продать квартиру на первом этаже и уехать жить в провинцию. Там у них родственники. О сыне старалась не говорить.

Я тоже редко говорю о нем вслух. Но часто думаю про своего друга. По справедливости, место Мыльнику в аду. Мне тоже. Но я по-прежнему надеюсь, что все еще может обернуться хорошо. Для нас обоих. Ведь Бог, в которого верит моя церковь, не справедлив, а милосерден.

Заключая взаимовыгодную сделку, там, на ялтинской набережной, я не предполагал, что все так обернется. Мой друг умер первым. Думаю, теперь моя помощь ему нужнее, чем мне – его. Как и обещал, я молюсь о его душе. Каждый вечер встаю на колени и прошу Бога, богатого милосердием: прости нас за то, что Ты подарил нам жизнь, а мы распорядились ею столь бездарно…

Четыре

1

Десять лет назад, едва приняв крещение в своей церкви, я отправился в паломничество.

Не подумайте, будто отправился я куда-нибудь типа Иерусалима или Рима. Путь мой лежал всего лишь из русского Смоленска в белорусский Могилев.

С первых же дней пути в тех краях начался сезон непролазных, стеной идущих ливней. Иногда брести приходилось буквально по пояс в жидкой грязи. Палатки ставили прямо поверх воды. Спали не раздеваясь. Во сне плотнее прижимались к теплым телам соседей.

Колонна состояла из нескольких тысяч по уши заросших грязью пешеходов. Впереди шли монахи с хоругвями. Каждый – в одежде соответствующего ордена.

За ними шагали музыканты из религиозного ансамбля, укомплектованного студентами-африканцами. Каких-то особых инструментов с собой у них не было. Играли негры на чем придется: на гитаре с единственной выжившей струной… на перевернутом донышке кастрюли… на детских гуделках… на жестяной банке из-под коки, в которую насыпали немного камешков.

На девятый день пути по белорусским болотам все мы, паломники, вышли на окраины безымянного села. Для жителей Богом забытой деревушки это было невиданным аттракционом.

Сперва жители решили, что началась война и попрятались. Потом, разглядев хоругви, начали понемногу вылезать из домов. Ошалевшие от радости мальчишки… бабушки в чистых платочках.

Одна толстая белорусская женщина подскочила к группе африканцев и принялась хватать их за руки, приговаривая, что ах какие они черненькие, никогда не видела живых негритосов!

Ноги у меня были стерты по самые уши. Я доковылял до первого попавшегося пригорка и вместе с рюкзаком рухнул в мокрую траву.

Неподалеку тут же нарисовался хулиганистый белорусский мальчишка. Сперва он просто сел рядом. Потом вскочил, пробежался вокруг и снова сел. Только после этого решился заговорить:

– Дяденька! Дяденька! А вы кто?

Джинсы, в которых я вышел из дома, порвались приблизительно неделю назад. Теперь нижняя часть моего тела была одета в чужие тренировочные штаны. На два размера больше, чем нужно. Верхняя тоже была во что-то одета, но из-за толстого слоя грязи было невозможно понять, во что.

Кожа у меня на лице сгорела и свисала клочьями. Так что вопрос был уместен. Возможно, мальчишка рассчитывал, что я чистосердечно признаюсь в том, что являюсь инопланетянином.