Книга Дикость. О! Дикая природа! Берегись! - Эльфрида Елинек

Порой, когда бедные быстро едут и кажется — ветер вот-вот начнет обдувать им лицо, как когда-то их родная мамочка, если бы между ними и доброй матушкой-природой (тем же миром, но в более мелком масштабе) не было препятствия в виде оконного стекла, они вскрикивают, потому что перед капотом внезапно выросла и тут же пропала под шинами некая фигура. Но на самом деле пропали они сами: серьезное правонарушение! Им приходится сдать свои водительские права, этот билет в страну счастья, который нельзя купить, и остается только застрелиться, но не у себя в конторе, чтобы грязи вокруг не наделать. Куда там, ведь, идя на работу в контору, они даже стараются каждый день надевать новую одежду, создавая иллюзию ненадеванного, а значит — несгибаемого.

Сейчас с предпринимательшей поговорить нельзя — почему нельзя, вы узнаете из газет. Раз ситуация вынуждает, поговорите-ка вы лучше с собой! Уже сегодня, до раннего утреннего выезда на охоту, эта женщина лишилась способности к какой бы то ни было ласке. Она с содроганием отдергивает руку от собственной шершавой кожи. На шелковой блузке под мышками у нее пятна пота, она уже два дня ее не меняла, и это слишком даже для человека, который повсюду задерживается ненадолго. Всё не так, как описано в книге, которую вы читали: что, мол, эти люди высокого полета, которые сами себя сделали, строги и просты в своих повседневных привычках. Может быть, оно и так, потому что чего не бывает. Тут всё наоборот: эта женщина уже сама ощущает свой запах, а это сигнал к насильственным действиям против себя самой. Хищник против хищника. Ее пищевод клокочет от горячих и священных рвотных масс, которые скоро выстрелят из этого ствола вверх. Кое-кто уже ложится спать. Спокойной ночи. Справные бодрячки в своих кротовьих норках, брошенные в пучину жизни, с маленькими головками, которые они то и дело высовывают наружу, тесно прижимаются теперь друг к дружке — эдакий маленький военный лагерь, который в любую минуту, например по сигналу любви, может встрепенуться и броситься в бой. Во сне из них текут ручейки, но реальных дел от них требовать не приходится. Сами же они постоянно требуют, чтобы другие для них что-то сделали. Возьмем, к примеру, финансовое ведомство. Его сотрудники удобно устраиваются по холмистым берегам денежного русла универмагов, широко разевают искаженные страданием рты, из которых берут очередные выплаты по кредитам, но когда же произойдет погашение платежа? Они низко сгибаются от смущения, но их тоже сгибают в дугу. Они все мастера поговорить, пообщаться, эти подмастерья, только что закончившие учебу, которых завтра уволят, потому что подоспели новые, необученные кадры, которые зато стоят дешевле. У них у всех одинаковая судьба. Одна на всех. Встают за кустами и писают всласть, это значит, что они наконец-то демонстрируют, чьего они поля ягода. Их видят, их слышат. Смотрят друг на друга трезво, приветливо, что-то потрескивает у них за впалыми висками, где уже намечается голубоватый очерк дырочки от пули или же след веревки на шее из-за ссоры с соседями (на карту поставлена вся их наличность!). Они ведь с ног до головы залиты слезами. Они устали от самих себя. Они — бесчисленные лишние.

Предпринимательша распахивает глаза в мир, состоящий из света, который ее не ослепляет, ей даже не нужно, чтобы ее показывали в кино, такая она уникальная, и к тому же очень богатая! Из прошлого ее концерна уже давно не всплывают истребленные и обойденные. Разумеется, она тоже знает историю и ее жителей: она лжива! Но если она все-таки существует, то правдивой сделали ее другие, так называемые предшественники (которые тоже уже умерли, но на фотографиях сохранились!). Она сама к этому отношения не имела и в правдивость этой истории не верит. Ей принадлежит авторство лишь современных приказов. Она всегда сверяется с бумагами. Чем бы она ни занималась, она всегда справляет собственную нужду на бумажном поворотном круге, она имеет дело только с этой вялой массой. Она — грузовик с прицепом. Бумага, белая-белая! Она хочет, чтобы бумага работала и на нее, это подневольное, это ангельское дитя на празднике Тела Христова, с терновым венцом власти на голове с удручающе разнообразными прическами. Как же ей совместить с собой власть — и ночь? В оболочке из собственного запаха. С нее на время сняты ее обычные функции, сейчас надо взять на себя все ужасы отпуска, к которым она оказалась не готова. Что делают богатые с отходами своего безделья — они швыряют пустые бутылки в море. Развлекаясь, человек особенно одинок, поэтому любит приглашать гостей. Мертвые звери выкатятся завтра из своих самодельных убежищ, и под прекрасной сенью природы их отправят к месту сбыта, положив на маленькие тележки с соломенной подстилкой. Работники уже имели с этими тележками дело и по праву относятся к ним недоверчиво. Со стен будут криво ухмыляться черепа. Они умрут не во имя голодающего человечества, для которого по всему миру собирают излишки, нет, два политика, король универмагов и еще несколько подобных им лиц даром отдадут их местным жителям. И политикам тоже кое-что дадут, чтобы потом можно было на них положиться и они в решающий момент смогли бы покинуть народ свой.

Предпринимательша сворачивается в клубок, как эмбрион, она принюхивается даже к своей промежности — да, надо мыться. Она противится изо всех сил, ни за что не хочет идти в хозяйскую ванную, всю увешанную новыми полотенцами. Она застыла в исходной позиции, одинокое войско без войны. Завтра она будет делать то же, что и все, кто, к счастью, является охотником, а не гонимой дичью (ох и травля же завтра будет!), ибо в своей профессиональной жизни они все насмерть затравлены, такая гонка постоянно! Непостижимым образом оказавшись в этой местности, оторванная от альпийского бастиона своего письменного стола, который остался в нескольких часах езды отсюда, она смотрит сквозь решетчатый оконный переплет, чтобы узнать, какая погода. То есть делает точно так же, как делаем мы, люди, получающие сведения о ней только из бумажных источников. Мы листаем журналы, собирая сведения про нее и ей подобных. И при этом она совсем рядом. Хотя бы один из подчиненных ей бы сейчас не помешал. Может быть, под каким-нибудь предлогом еще раз вызвать сюда шофера, который ей сейчас совершенно не нужен? А где, интересно, резвые собачки? Вот бы кто-нибудь еще раз постучался к ней в дверь. Киноактриса сейчас вовсю развлекается со своим королем, который под воздействием жаркого и вина, развалившись прямо на полу, дал волю всей своей грубости, которую до сих пор он чуть придерживал и которая просматривалась в выражении его лица, дожидаясь своего скорого часа (грубости, вышколенной многочисленными успешными арийскими приватизациями еврейской собственности, которые, правда, давно остались в прошлом и поэтому — вранье). Для него всегда зеленый свет и свободный проезд. Этот человек снимает обувь царственными движениями, никто на свете так не умеет; даже если непреодолимые желания его сильно подгоняют: на такое способен только миллионер, и поэтому вам никогда не быть миллионерами. Многое этому человеку безразлично.

Владельцы здешних земель рыдают от гнева, но, конечно, не настоящими кровавыми слезами (у них и так есть кому кровь пустить), видя следующую картину: их собственность, изъеденная кислотой, уже не возносит кроны свои к звездам! К этому огромному ситу, через которое безучастно падают на землю сигналы погоды. Эта собственность крепко вцепилась в землю, готовясь к осаде, которую устроят члены профсоюза лесорубов и доходяг: ох, отведают дубинок зеленые демонстранты! Зададут они этим любителям природы! Ножи складные из рукавов достанут! Скажите, пожалуйста, где здесь выход? А везде, они ведь здесь не у себя дома. Это, к несчастью (о природа, ведь это твои колючие козни!), квартира управляющего лесным владением. Люди, которые здесь живут, готовы умереть за лес, если понадобится. Раньше они отдавали жизнь за его владельца. Так человеческая любовь перешла на нечто неодушевленное и поэтому, конечно, несравненно более любимое, но, если рассуждать дальше в том же направлении, она распространилась и на эмбрион, который, в общем-то, жив, но еще не до конца готов. Напротив: лес живет уже тысячи лет, и поэтому он сегодня окончательно готов, дошел до ручки! И за то, и за другое приходится бороться: один живет себе, горя не знает, в матке, маленький астронавт, как утверждает гинекология, плавает себе в своей влажной капсуле, и на экране его (как и лес) можно узнать сходу, даже будучи дилетантом. Он может быть гинекологом и христианином, причем одновременно, да вдобавок еще иметь свой дом в Испании! Он утверждает, что хочет якобы бороться за жизнь вообще, но на самом деле выступает только за свою собственную, он хочет завести себе второй дом, для охоты, ну, скажем, в Канаде. Этот кретин, этот знаток женщин, этот олень на лежке. Нельзя уничтожать будущую жизнь, заклинает этот хорошо оплачиваемый агент, представляющий шефа своего концерна по имени Иисус (он до сих пор в высшей степени актуален!), которого они, кстати говоря, тоже укокошили, как хвастливо заявляет этот белый медик-обманщик. Если вы будете на все это смотреть, он вырвет вам сердце напрочь — ни нашим ни вашим. Зато ему — всё. И мебель он вам не оплатит! Но лес должен восстать во всей своей прежней силе и свежести, это — единый процесс очищения, чтобы потом можно было прогуляться по нему с ребенком. Чтобы ты ощутил мощную тень леса над своей бессильной и бесшовной головой (природа слепила тебя из остатков). Может быть, это ночь. Гинеколог имеет с нами дело в такой последовательности: Бог, исчадие (женщина), послед. По случаю одной из телевизионных дискуссий он звонит в свой внутренний колокольчик, оповещая: уже поздно, без пяти двенадцать! Пора спасать тех, кто еще просится наружу, чтобы все они хлынули в этот мир и стали бы его примерными слушателями. Они нуждаются друг в друге и зависят друг от друга. Один — с этой стороны, другой — с противоположной. Людей, о которых здесь идет речь, невозможно тронуть словами, даже если эти слова говорит специалист. Короли универмагов плевать хотели на таких вот агентов жизни, которые сами едва торчат из собственных карманов. Но публично они заявляют совершенно другое, когда их слушают их же лакеи, то есть телевизионная публика. Короли хотят безудержно тратить себя, погрузившись в паутину своих вожделений. Ради водотока истории они бурят в земле дыры, и в этих дырах предстоит поселиться существам, которые будут гораздо хуже всех тех своих предшественников, с которыми они столь жестоко обращались. Существование, словно рюкзак, должны влачить на своих плечах те, чье имя случайно пропустили при чтении Книги жизни. В ответ на это другие (газета утверждает, что это агенты, переодетые студентами, — и ведь живут за наш счет!) вопят: да здравствует природа! трижды да здравствует! Будь здорова, природа! Трижды здорова, как здоровые задние колеса той телеги, в которую они впрягаются: коммунизм. Якобы. И чтобы все это было мгновенно! И студенты, не успев выучиться, оказываются втрое здоровее всех неуверенных, этих бессовестных, как только речь заходит о лесе и его сохранении, которым удается скопить только на машину для среднего класса, какую их классу иметь просто не положено. Их дети: служат делу выращивания зародышей и уродышей. Студенты до поры до времени прислушиваются к своей совести. Кто сам не хочет воскреснуть и жить, того насильно заставляют, чтобы он смог восхищаться прекрасным, которое ему не принадлежит. Вы слышали о последней новинке? — уже сейчас неродившееся, в окаменелом состоянии, помещают в горький соляной раствор его будущего положения: речь идет о служащем, и обо всем, что предлагается, чтобы помочь ему (курсы повышения квалификации), и обо всем, что сюда относится. За это ему придется всю свою жизнь слушаться других. Годами велась борьба, годами ему расчесывали редеющие волосы, чтобы он мог жить на земле, зарабатывать деньги и исходить злобой.