Книга Какша - Джим Додж

Какша посмотрела на него, не издав ни звука, и утомленно сунула голову под крыло.

— Господи Иисусе, деточка, — не унимался Дедушка, — ты только представь: долететь до самого Мехико — паришь себе на верхотуре, смотришь на все на это и только крякаешь в свое удовольствие.

Вытащив из-под крыла голову, Какша ответила строго и взвешено, без намека на насмешку:

— Кря… Кря… Кря. — затем немного пошипела и потопталась. Дедушка Джейк счел это вынужденным согласием.

С чем Какша не согласилась категорически, так это с диетой. Кроха же согласился с огромной неохотой, мудро заметив:

— Ей это не понравится.

— Полеты, — возразил Дедушка, — требуют жертв. Как она оторвется от земли с таким весом?

— Она просто слишком большая для своего возраста, — вступился Кроха. — А так вполне пропорциональная.

— Кроха, сынок, она не просто большая для своего возраста; она огромная даже для взрослой утки. Я в свое время перевидал миллионы крякв, и наша Какша не просто чуть- чуть больше или ненамного больше, или вполовину больше, или в два раза — она всемеро больше самой здоровой утки. Нет, я не говорю, что она совсем уж невероятно жирная или как-то еще — просто слегка тяжеловата для полетов. Что за черт, мы будем ее кормить, только поменьше.

Поменьше Какша не желала, и, не получив привычного, надулась. Изучив порцию так, словно там ничего не было видно, она все же узрела пищу, проглотила ее с неистовой и фальшивой благодарностью, затем повернулась задом и нагадила в тарелку. День Какша провела как обычно, утешаясь дополнительными лакомствами. Кроха утащил ее с собой на работу, где она при каждой возможности дулась и напускала на себя изможденный вид. Какша разозлилась всерьез, и нельзя сказать, что дедушкин педагогический метод хоть сколько-то исправил положение.

При всякой, даже самой малой возможности Джейк был счастлив изложить любому человеку, попадавшему в пределы слышимости, три страшных секрета про то, как быть, если не имеешь ни малейшего представления, что делать. Вот эти секреты в том железном порядке, в каком он сам их расставил: интуиция, мотивация и авось. Интуиция, подобно летному инструктору, подсказывала дедушке, что самое милое дело просто-напросто схватить Какшу, затащить в хорошее открытое место и подбросить повыше в воздух. Поначалу она, может, и испугается, но инстинкт обязательно раскроет ей крылья, и вот тут-то до нее наконец дойдет, что это такое.

Не шевельнув ни единым пером, Какша плюхнулась на землю, как мешок цемента, раз или два легонько подскочила и затихла. Господи Боженька, я ее убил, — на бегу думал Дедушка, но, добежав, увидел, что Какша крепко стоит на ногах, а клюв открывается, закрывается и трещит, словно кастаньеты в руках торчка — вмертвую нацелившись на дедушку Джейка, Какша пошла в атаку. Дедушка, прикрыв обеими руками яйца, согнулся под максимально острым углом и ринулся к крыльцу, но не успел — Какша вмазала ему, словно полузащитник в слепой ловушке, низко и сильно. Пока он поднимался, шатаясь, проклиная сумасшедшего солиста, вздумавшего играть у него в голове на гонге, и надеясь, что теперь-то он в расчете со всем животным царством, Какша откатилась назад и снова пошла в атаку. Поспешно и благоразумно дедушка Джейк капитулировал.

Признав с очевидностью, что интуитивный подход сработал не очень хорошо, если сработал вообще, Джейк с легкостью переключился на мотивацию и механические красоты логики. Он не особенно переживал из-за того, что подвела интуиция — она частенько промахивается, иногда вообще подсказывает с точностью до наоборот, но когда все сходится, экономит столько времени, что душа скачет вперед… и, конечно же, нельзя отвергать исконное человеческое удовольствие оказаться правым с самого начала. Мотивация надежнее, но медленнее. Ну что ж, терпение для бессмертных не роскошь. Пора заставить его работать.

Сообразив первым делом, что из довольной утки получится лучший ученик, чем из злобной, он отменил для Какшы всякую диету и даже, чтобы исправить положение, стал давать ей немного больше прежних и без того внушительных порций. К утке быстро вернулось все ее изящество, а Кроха вздохнул с облегчением.

Возвратив таким образом любовь и уважение, Дедушка пустил в дело логические посылки, механику и начал с того, что, как подсказывала ему мотивация, лежит в самой основе: хочешь летать — маши крыльями.

Отныне каждый вечер, кроме воскресений, усевшись на крыльцо лицом к лицу с Какшой, дедушка Джейк учил ее махать крыльями. Это было непросто. Она вытягивала их в стороны, словно проветривая подкрылки, иногда беспорядочно болтала, но настоящие взмахи словно не представляли для нее никакого интереса. Джейк настаивал. Становясь на цыпочки, молотя в воздухе костлявыми руками, он сулил ей — с каждым взмахом собственных крыльев — все восторги полета; говорил, что это лучше, чем кувыркаться ночь напролет с шестнадцатилетней цыпочкой с айовской фермы; лучше, чем ржаной хлеб и мясная подливка; лучше лунного света на благородных пихтах и лиатрисах; лучше, чем буйное цветение в глубине мозга; полет — это все, что ты съешь, все, что захочешь, это великая свобода и грандиозное счастье. По часу ежедневно, пока не начинали болеть руки, а лицо не покрывалось пурпурными разводами, но не унимаясь и тогда, выборматывал Джейк бессвязные секреты экстаза, который, сам ничего о нем не зная, имел то ли право, то ли глупость обещать.

В один прекрасный день после двух месяцев упорного обучения Какша вдруг замахала крыльями в такт его бестолковой болтовне. Дедушка Джейк возликовал.

Когда вместе со взмахами стали получаться хлопки, Дедушка рассудил, что пора переходить к следующему шагу, то есть отрыву от земли, и для тренировки они перебрались во двор. Джейк несколько раз медленно пробежался по кругу, демонстрируя основы техники. Какша сразу все поняла, и вскоре они, сверкая задами, на пару неслись с холма к пруду, крылья и руки, как положено при взлете, молотили воздух — однако, хотя полет уже нашептывал что-то их телам и подавал сигналы, с двух первых попыток оторваться от земли так и не удалось. В третий раз Джейк разогнался насколько хватило сил: ноги задрожали, руки затрепетали с дикой скоростью — он уже чувствовал, как по телу бежит отрывающая от земли судорога, и — как положено любому хорошему учителю — оглянулся на миг посмотреть, что там у Какшы с запуском, — и вот тут-то, в самый разгар этого раннего вечера, Джейк с размаху врезался в ствол орехового дерева, потеряв все остатки своего сознания.

Когда он пришел в себя, странно умиротворенный, Какша ковыляла вокруг, заботливо крякая. Джейк вытянул руку, чтобы ее успокоить, сел и принялся оценивать ущерб — занятие, подумал он, начинает повторяться с убийственной регулярностью. Нос, похоже, сломан или основательно разболтался. Верхняя губа рассечена — плохо, но все же лучше, чем в тот раз, когда Альма Мэй, третья или четвертая его жена, заехала Джейку скалкой, когда он предложил ей по-собачьи на кухонном столе. Губа заживет, да и нос тоже. Гораздо тоскливее было обнаружить, что он выбил себе два последних парных зуба. Водя, как дурак, языком по нежным соленым впадинам, Джейк чувствовал, как вместе с кровью оттуда сочится меланхолическая усталость. Вечность без зубов — печальная перспектива, но кто знает, может, через сотню-другую лет, его десны окрепнут настолько, что справятся со свиными ребрышками. Будь спокоен и не теряй веры — это самое главное. Отступать позорно. Но все же он был рад, что завтра воскресенье и не нужно давать Какше уроки летного мастерства. Он устал. Ему позарез нужен отдых. В последнее время из него непрестанно лезло какое-то мерзкое дерьмо, и это необходимо обдумать, выяснить наконец, что, во имя всех святых, с ним происходит. Что-то происходило, он был уверен. Но также он был уверен и в том, что никогда ничего не поймет, и это добавляло тяжести в его усталость. В проклятой мозаике не все кусочки подходили друг другу. Нужно привыкать, если его всерьез заботит бессмертие. Сейчас ему без малого сто лет. У него почти нет зубов, кончается дыхание и, думал про себя Дедушка, если так и дальше пойдут дела, весьма скоро ему вообще понадобится новое тело, иначе в чем будет держаться душа?