Книга Спецагент спецотдела ОГПУ-НКВД. Миссия во времени - Игорь Емец

Словно в подтверждение их слов вскоре начался новый обстрел. Тем самым большевики устроили прибывшему пополнению самое настоящее боевое крещение. С жалобным звоном начали разлетаться пока еще остававшимися целыми стекла. Студенты, в том числе и Иван, залегли под окнами в большом зале на втором этаже, и стали стрелять, почти не целясь, в направлении домов на противоположной стороне бульвара. Лично он никого из противников разглядеть так и не смог, поэтому не был уверен, попал ли он хоть в кого-нибудь. От возбуждения и ощущения опасности кровь буквально кипела в нем. Вскоре несколько студентов получили ранения разной степени тяжести, и их отнесли в подвал. Но оказывать им медицинскую помощь было некому и нечем.

Спустя еще пару минут шальной пулей, попавшей ему прямо в сердце, был сражен однокурсник Ивана Юра Петровский, живший в одном из сретенских переулков. Стоя над его телом, Иван с горечью размышлял о том, что судьба человека воистину непредсказуема. Он невольно вспомнил о том, как они сидели на занятиях, вместе в веселой студенческой компании отмечали в этом году Рождество и прочие мелочи, из которых, по сути дела, и состоит вся наша жизнь. И вот теперь он лежит здесь холодный и бездыханный. Скорее всего, что Юрка даже представить себе не мог, что окончит свои дни подобным образом.

Но долго предаваться горестным мыслям ему не дали большевики. Как вскоре выяснилось, спорадический обстрел с противоположной стороны бульвара был просто цветочками по сравнению с тем, что добровольцев ждало впереди. Через некоторое время сочувствующие большевикам солдаты выбили юнкеров из Страстного монастыря и заняли господствующий над всеми окрестностями дом Нирнзее — Рубинштейна, расположенный на пересечении Тверской улицы и Тверского бульвара. Затем они установили на его верхних этажах пулеметы, как раз там, где раньше располагались известные на всю Москву кафе «Крыша» и «Театр миниатюр с музыкой», и оттуда начали поливать свинцом здание градоначальства.

Его защитники оказались буквально в мышеловке, отрезанные от всего внешнего мира. Около полудня обстрел здания начался с трех сторон. На головы оборонявшихся посыпались осколки стекла и куски кирпича, известковая пыль запорошила глаза, кроме того, она забивалась в горло и легкие, что крайне затрудняло дыхание. Студенты и юнкера вели ответный огонь, хотя иногда просто не могли поднять головы. Временами пули летали так густо, что казалось, ими был просто нашпигован воздух. Нервы у добровольцев были напряжены до предела.

Большинство людей устроено так, что в такие тревожные минуты им хочется думать о чем-нибудь хорошем. Иван невольно вспомнил о том, как несколько раз на Тверской улице он встречал очень красивую, элегантно одетую девушку, от которой он просто не мог оторвать завороженного взгляда. Наконец, однажды он набрался смелости, и подошел к ней. Спросив что-то невпопад, он затем неожиданно выпалил:

— А как Вас зовут?

Девушка смутилась, но ответила:

— Оля Пчельникова.

Обычно бойкий на язык, Иван на этот раз словно потерял дар речи, и так и не смог выдавить из себя ничего внятного. Девушка улыбнулась и ушла…

Приятные воспоминания были прерваны начавшимся штурмом. Сначала большевики попытались атаковать здание в лоб. Несколько десятков солдат подобрались к нему вплотную, намереваясь забросать защитников ручными бомбами. Но, понеся большие потери, они вынуждены были отступить. Затем была предпринята попытка штурма с тыльной стороны. Ее удалось отбить с помощью пулемета юнкеров, без устали строчившего вдоль Большого Гнездниковского переулка. Перестрелка продолжалась до самого вечера, временами немного стихая, затем разгораясь вновь.

Уже в полной темноте защитники градоначальства собрались на общее собрание. На нем, в первую очередь со стороны милиционеров, стали раздаваться призывы к сдаче. Они уже явно жалели, что ввязались в столь опасное дело. Юнкера и студенты им возражали, доказывая, что своим сопротивлением они отвлекают на себя крупные силы большевиков, которые они могли бы использовать на других участках, и заявляли, что готовы сражаться дальше.

Полковник Гаврилов, принявший на себя командование данным боевым участком, постоянно звонил по телефону то в Александровское училище, то в Городскую Думу, где, по слухам, находился штаб Рябцева, требуя прислать подкрепления. Везде просили держаться до последней возможности, обещали при первой же возможности оказать всемерную помощь. Но в глубине души даже самые безудержные оптимисты начинали понимать, что это только отговорки, призванные поднять бодрость духа защитников цитадели, а на самом деле поддержки ждать неоткуда.

Градоначальство непрерывно находилось под обстрелом всю следующую ночь. Его защитники почти не отвечали, так как были вынуждены экономить боеприпасы. Число убитых и раненых среди них непрерывно росло. Из поврежденного газового фонаря, стоявшего прямо перед зданием, вырывался столб мертвенного синего пламени, тускло освещавшего окрестности. Это создавало впечатление жуткой феерической картины и угнетающе действовало на нервы.

Ближе к рассвету на помощь осажденным смог прорваться небольшой отряд юнкеров под командованием подпоручика, в котором Иван к своей огромной радости узнал своего давнего приятеля Бориса Скворцова. Молодой студент испытал чувство необыкновенного воодушевления, встретив в столь тревожной обстановке, ежесекундно грозившей гибелью, человека из прежней мирной жизни. Едва Скворцов обсудил с полковником Гавриловым создавшуюся ситуацию, как он тут же к нему подошел. После взаимных приветствий Иван забросал его вопросами:

— Ну, как обстановка в городе?

— Все нормально. Везде инициатива на нашей стороне. Центр города и все вокзалы в наших руках. Сегодня утром наши начали наступление на Моссовет со стороны Большой Никитской улицы, продвигаясь вперед по всем окрестным переулкам. Юнкера уже установили пулеметы на крышах окружающих Моссовет зданий, и начали его обстреливать в упор. Вот увидишь, еще немного, и красные начнут разбегаться.

Пленные и наши разведчики сообщают, что завсегдатаи Хитровки и Сухаревки, а также прочий сброд, начали громить винные склады и винные лавки. В районах города, захваченных красными, царят повальное пьянство и грабежи. Если дело так пойдет и дальше, то скоро у них все развалится само собой. Через день или два подойдут подкрепления с фронта, и тогда окончательная победа будет за нами. Можешь даже не сомневаться! А пока надо держаться любой ценой, другого выхода просто нет.

Эх, Ваня, в принципе можно бы обойтись и без подкреплений с фронта. В городе сейчас находятся десятки тысяч офицеров, а в Александровское училище по доброй воле явилось всего несколько сотен из них. Представляешь, приходилось ходить по улицам и упрашивать всех встречных офицеров идти в училище, и записываться в добровольческие роты. Я лично вместе с юнкерами обходил некоторые кварталы в центре, искал по домовым книгам офицеров и просил их направиться в училище. Представляешь, многие отвечали, что они соблюдают нейтралитет, и происходящее их никоим образом не касается. Буржуазный и прочий зажиточный элемент также не торопится встать на свою собственную защиту, предпочитая отсиживаться по своим норам и выжидать, чем все закончится. Хотя большевики даже не считают нужным скрывать, что они с ними сделают в случае своей победы. Получается, что вся наша сила в юнкерах, горстке офицеров и учащейся молодежи. Они, что же, враги собственного народа? Просто у них свои убеждения, свои представления о будущем своей Родины. Я, может быть, и не слишком искушен в политике, но у меня создается такое впечатление, что борьба ведется отнюдь не по классовому принципу, о котором так любят говорить большевики, а по культурно-образовательному. Скажем так, что не очень грамотная и образованная часть общества, поддавшись дешевой демагогии большевиков, пошла стеной на более образованную часть общества, которая прекрасно понимает, какими печальными могут быть последствия этой демагогии.