Книга Очарованный дембель. Сила басурманская - Сергей Панарин

Емельянов-старший знал, что полностью прав, но неуверенность, конечно же, осталась – так работает совесть человеческая. Младший дембель и вовсе отказывался понимать брата. Ефрейтор не представлял, как можно бросить людей, с которыми подружились: «Не по-русски это! Да и денежек с них взяли немало… А персиянцы-то небось домой хотят… Прямо как мы с Ваней!»

Близнец поставил жирную точку:

– Вообще, Неслух дал четкую вводную, Егор. Отсюда только вперед ногами. Можешь прибить этих олухов и выноси куда хочешь.

Старшой любил черный юмор.

Торгаши-Керим вернулся на постоялый двор совершенно другим человеком. Он не стал унывать, наоборот, купец развил злую деятельность. Сначала он гонял возниц и охранников, потом отчитал Абдур-ибн-Калыма за пустячный просчет на последних торгах. Исчерпав поводы злиться на других, толстый персиянец предался самобичеванию:

– Будь проклят тот час, когда я захотел стать купцом! Будь проклят тот день, когда я научился считать динарии! Будь проклят тот год, когда сложились хорошие условия для накопления моего первого богатства! Джинн дернул меня ехать в Рассею!

Здесь Торгаши резко осекся, утер расшитым рукавом влажные щеки, шмыгнул мясистым носом.

Дембеля, летописец и учетчик ждали, в какую крайность ударится купец в следующий момент. Персиянец полностью справился с нервами и заговорил с невероятным спокойствием:

– Я обязан вырваться из этого варварского узилища. Семья ждет меня в Хусейнобаде, сын – в Легендограде, а богатые прибыли – повсеместно.

– Мы поможем! – заверил Егор, сжимая здоровенные кулачищи, потом смутился, оглянулся на насупившегося брата. – Я. Я помогу. Обещаю.

Иван закатил глаза к потолку, мол, ну что за кретин. Торгаши-Керим шагнул к ефрейтору Емеле, протянул руку, сжал его могучее плечо:

– Спасибо, витязь! Я знал, что ты настоящий преемник древних воинов, о коих помнят в любой земле. Красота твоей души достойна отменной касыды, но я, увы, не поэт. Слово витязя – закон. Верю, ты не нарушишь обещания.

– Попали, – выдохнул Старшой.

– Друзья мои! – вклинился разумник-летописец. – Коварное проклятье молодецкой удалью не побороть. Потребно отыскать ведуна, равного по силе Кощею. А ты, торговый человек, жди и молись, чтобы Ивану да Егорию сопутствовала удача.

– Истинно так, – закивал Абдур-ибн-Калым.

Тучный персиянец отпустил Емелино плечо, прошелся по комнате. Вернулся, заговорил вполголоса:

– Вы благородные люди, и я открою вам секрет, дабы обратиться с просьбой. Не корысть гнала меня в Мозгву, а прямое повеление самого шаха. Кому, как не мне, поставщику всех сладостей в его диван, мог дать свое поручение благословенный Исмаил, да продлится его жизнь многократно! Стыд мне и позор. Я отклонился от цели и вот я посрамлен! Заклинаю вас, юные богатыри, и тебя, мудрейший, доставить князю Юрию два письма.

Купец подошел к сундуку, стоящему у изголовья его ложа, и достал оттуда драгоценный ларец, исполненный из слоновой кости. Погладив резную поверхность, Торгаши передал его Егору.

– Вручая сей важный груз в твои надежные руки, я мысленно вижу, как мозговский шах читает письма моего господина.

Церемонно отступив, персиянец подал знак помощнику. Абдур мгновенно извлек из широкого рукава тугой мешочек:

– Не покупаем вашу преданность этим золотом, но в знак дружбы покрываем ваши расходы.

Иван принял мзду, с удовольствием отметил немаленький вес.

– Завтра утром стартуем.

Не желая участвовать в разговорах, Старшой шепнул брату: «Не пообещай еще какой-нибудь глупости», прихватил радиоприемник и вышел.

Уже стемнело, и дневной шум умер, уступив место редким всхрапам лошадей, дверному скрипу и далеким песням о потерянном доме. Дембелю показалось, что где-то звучит знаменитый колымский плач:

Я знаю, меня ты не ждешь

И писем моих не читаешь.

Встречать ты меня не придешь,

А если придешь, не узнаешь…

Вслушавшись, Иван понял, что хотя песня очень похожа, но все же другая.

Возле харчевни Старшой облюбовал старую беседку. Она пустовала, и парень уселся на скамью. Прижал пальцы к клеммам приемника. Защелкало, затрещало, и радио порадовало дембеля развеселой рекламой:

– Магазин «Мастерок» – все инструменты для стройки. Сезонные скидки на бензопилу «Дружба», шуруповерт «Любовь» и отбойный молоток «Милосердие».

«Вот-то и вот, – согласился Иван. – Егорово милосердие хуже отбойного молотка».

Тем временем реклама сменилась бравурной музыкальной заставкой, и в тихое Крупное Оптовище ворвался звонкий девичий голос:

– Мы возвращаемся в студию передачи «Письмо кумиру» и продолжаем читать ваши весточки, дорогие радиослушатели. Следующее письмо прислал нам Анатолий. – Тут ведущая оставила бойкую манеру и стала читать напевно: – «Дорогой Морис Борисеев! Раньше я воровал, но, услышав твои песни, я буквально стал другим человеком! Теперь я убиваю. Спасибо тебе. Толян, ИТУ №666, Надым».

Иван усмехнулся, невольно разорвав контакт. Радио смолкло. И вовремя – из трапезной вывалился бородатый неухоженный мужик. Одежды были богатые, да грязные и мятые.

– И ты попался? – Бородач широко распахнул объятья, желая обнять Старшого, как брата по несчастью.

– Э-э! – Парень отодвинулся подальше от горемыки-купца и убрал с колен драгоценный «Альпинист». – Я-то завтра дальше поеду, а ты грабли убери.

Мужик опустил руки, сокрушенно покачал головой:

– Спятил от безысходности, да? – И, пошатываясь, ушел во тьму.

– Ходят тут, – буркнул Иван, возвращаясь к приемнику.

Хрюкнуло, засвистело, булькнуло пару раз. Сквозь шум прорезалось знакомое трио:

Как у матушки моей

Было восемь дочерей.

Ну, не виноватая я, да, девятая я,

Что я косая, кривоногая, горбатая я!..

– Ага, Борьку не включили, чтобы не толкать зека на новые убийства, – догадался Старшой.

Покрутил ручку, пытаясь поймать еще какую-нибудь волну, но, кроме шелеста, треска да электронных утробных завываний, ничего не наловил.

– Пора дрыхнуть, – постановил Иван.

Он выключил радио, вокруг сомкнулась тишина. Лишь чей-то плачущий голос вопил песню, перемежая ее всхлипами нечеловеческой тоски:

– Ой, ты степь широка-а-ая…

* * *

Когда о степи говорят мангало-тартары, то она непременно выходит «бескрайняя». И то верно – ни конца ей, ни начала. Есть островки гор, где пасутся стада (непременно тучные), есть вены рек (быстроструйных), есть озера (великие). Веками мечутся по степи тартары. Кто пастух, а кто и завоеватель.

И сказания-то у них все сплошь на тему «Не зевай, а то облапошат». То герой кого-нибудь обворует, то его ограбят – овец угонят, коня отберут, жену украдут, над самим посмеются. Суровая жизнь – суровые байки.