Книга Ключи Коростеля. Ключ от Снов - Сергей Челяев

Наутро они вновь двинулись в путь. Вечно кашляющий зорз казался чем-то особенно озабоченным, немой друид был особенно угрюм, воины были особенно молчаливы. Все было особенным в этот день, может быть, оттого что Рута впервые с минуты своего пленения решила вызвать Молчуна на откровенность.

Для этого она хотела выбрать одну из тех редких дневных остановок, когда каждый из идущих в этом отряде думал только о своем измученном теле и не обращал внимания на других. Сделав вид, что изрядно промокла и продрогла в пути, девушка медленно обошла костер и опустилась на колени возле Молчуна, который по-прежнему флегматично строгал свою очередную палку. Рута давно заметила, что он вырезает уже третью по счету одинаковую палочку, назначение которых девушка никак не могла взять в толк. Зато она видела, как Молчун, после того как вырезал одну из своих палок и немного поковырял в ней дырочки, повертел палочку в руках и без сожаления бросил в костер. Затем вынул из связки валежника, приготовленного для костра, следующую, тоже по каким-то одному ему известным приметам подходящую для этого странного занятия ветку и, прикинув в руках ее вес, с задумчивым видом положил очередную заготовку в свой походный мешок.

Немой друид не обратил на нее внимания и даже не подвинулся. Рута протянула руки к огню и неслышно, одними губами проговорила.

– Ты, наверное, думаешь, я и не догадываюсь, что вам нужен Ян? Так вот, знай, предатель! Я убегу от вас при первой же возможности. Ты слышал меня?

С таким же успехом она, пожалуй, могла обращаться к бессловесному камню. Лицо Молчуна было непроницаемо, и после слов девушки он с еще большим увлечением принялся за свою палку. Но Рута знала: когда уходит одно чувство, неизбежно обостряются другие, и немой друид, конечно же, должен был слышать каждое ее слово. Девушка осторожно огляделась, не подслушивает ли кто-нибудь, но воины были заняты каждый своими немудреными заботами из тех, что неизменно возникают в каждом трудном пути.

– Но вот если ты, к примеру, мне поможешь, я скажу Яну, и они тебя еще, может быть, простят, – дала Рута слабину. Она теперь почти уверилась, что Ян у друидов умудрился стать важной птицей, иначе, зачем тогда было его врагам ее похищать?

Друид вновь никак не отреагировал на ее недвусмысленное предложение, и тогда девушка, осмелев, повернула голову и взглянула ему прямо в глаза.

Глаза Молчуна были пусты. Еще минуту назад, когда он был увлечен своим непонятным занятием, в них был интерес и даже посверкивали искорки азарта. Сейчас же на девушку смотрела маска холодного безразличия, на которой не было ничего, кроме остановившихся черт лица, будто вырезанных из дерева.

«Да он же безумен!» – с ужасом поняла Рута. «Просто безумен! Этим все и объясняется: и его предательство, и то, что он идет с этими ужасными людьми и тащит ее за собой, как овцу на веревке. И эти его бесконечные палки, которые он режет ножом… Он не ведает, что делает, а руки его живут от него отдельно. Как и все остальное в нем».

Она отвернулась и долго смотрела, как огонь пожирал сырой валежник. Потом встала и медленно пошла обратно, на свое место, где был разостланы плащи, чтобы было мягче сидеть на куче веток. И пока она шла, очередная разукрашенная резьбой палка полетела в костер. Теперь Молчун смотрел ей вслед. Но он никак не мог взять в толк, кто же эта красивая девушка и откуда она здесь взялась.

ГЛАВА 5ТЕАТРИК ДОВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ

«Так вот он, выходит, какой – Мир уснувших кукол», – запоздалая мысль озарила сознание Гвинпина и медленно угасла. Не было смысла думать, не стоило двигаться, незачем было ни на что смотреть – вокруг было одно только великое Ничто. Во всяком случае, деревянная кукла была в этом уверена, потому что уж больно тускло, серо и невыразительно было в окружающем его отныне мире. Этот мир попросту не имел Смысла, и надо было бы как-то отсюда выбираться. Но Гвинпин молча лежал на куче свежей земли, которая одуряюще пахла корешками и еще какой-то противной гнилью. Он никак не мог вспомнить, кто же он такой на самом деле.

Когда-то, еще в тумане прошлой жизни он был деревянной куклой, которая все видела, все слышала и при этом молчала. Затем он обрел дар речи и компанию. Но компания в скором времени развалилась, и в его, Гвинпина, красноречии тут больше никто не нуждался. В довершение ко всему он, похоже, помер и сейчас находится в совсем ином мире.

Открыть глаза Гвиннеус Пинкус решился не сразу. Он просто струсил, что сейчас увидит совсем не то, что ему рассказывали о мире уснувших кукол. А когда, наконец, он решился взглянуть на этот новый мир, глаза кукле немедленно засыпало песком, и Гвинпин долго мотал всем телом, отчаянно моргал как желторотый птенец, впервые увидевший мир из родительского гнезда, и откашливался, прочищая глотку и клюв. Наконец и в глазах, и в душе у Гвинпина прояснилось, и он встал и с достоинством огляделся.

Вокруг него, куда ни кинь взгляд, широко раскинулось все то же заросшее высокими травами и цветами кладбище друидов. Лишь он, Гвинпин, стоял рядом с несколькими кучами глины и песка, уверенно попирая мир, в котором все, оказывается, было по-прежнему наяву. За исключением того, что рядом с ним сидели две куклы, при одном взгляде на которых у Гвинпина зашевелились бы перья на затылке, если бы только они не были нарисованными.

На него смотрели два белых, мертвенных лица с круглыми, неподвижными глазами. Куклы были облачены в серые, подозрительно знакомые Гвиннеусу плащи с надвинутыми на лоб капюшонами. Гвин скосил глаз, высматривая, нет ли поблизости еще кого из числа столь же малоприятных особ, и в это время обе куклы бесшумно придвинулись к нему с боков и, не говоря ни слова, толкнули его вперед. От неожиданности Гвинпин еле удержал равновесие и, повернувшись, раскрыл было клюв, чтобы сообщить этим белым образинам все, что он о них думает. Но тут же получил новый крепкий тычок и позорно свалился. Оба обладателя капюшонов терпеливо ждали, пока донельзя обескураженный Гвиннеус поднимется, но, как оказалось, лишь для того, чтобы снова, на этот раз уже легонько, подтолкнуть куклу вперед. Они указывают путь, догадался Гвинпин, и тут же в нем взыграло упрямство. Он вовсе не хотел никуда отправляться с этими безвкусно выкрашенными дурацкими белилами типами, которые, вдобавок, весьма и очень подозрительно напоминали ему прежних хозяев – зорзов. Точно, сказал себе герой недавней битвы при кладбище друидов, именно – зорзы. По образу и подобию, но – без прорисовки лиц. Эти жесткие типы больше всего напоминают мне шаблоны, – размышлял Гвиннеус, – или заготовки, которые делал Кукольник, чтобы потом им придать индивидуальные черты. Придется побеседовать с ними по-свойски!

И Гвинпин сердито упер свои крылышки в бока и воинственно поднял массивный клюв, явно давая понять своим конвоирам, что это ему все уже надоело и пора перестать шутки шутить. Куклы медленно повернули головы, посмотрели друг другу в меловые, ничего не выражающие лица, и разом ринулись на Гвинпина.

Спустя некоторое, и, надо сказать, к чести Гвинпина, не такое уж и короткое время, деревянный гордец уже уныло плелся под охраной своих похитителей. Плащи и капюшоны у обеих кукол носили рваные следы меткого и крепкого клюва, однако их обладатели выглядели столь же невозмутимо, как и прежде. Хотя, возможно, дело было просто в лицах, на которых навеки застыло равнодушное выражение их естества. Чего нельзя было сказать о Гвинпине, который вид имел весьма взъерошенный, и если этого нельзя сказать о дереве, из которого было изготовлено его тело, то это напрямую относилось к его только что безжалостно посрамленной и жестоко униженной свободолюбивой душе.