Книга Ключи Коростеля. Ключ от Снов - Сергей Челяев

Сбежать Рута решила еще в первый день плена. Но затем дорога очень скоро привела их в какие-то мрачные подземелья, где было так темно, сыро и неуютно, и вдобавок из темных галерей постоянно слышались какие-то шорохи. Так что Рута невольно даже стала держаться поближе к воинам чуди – самым рослым в отряде. Очень скоро она заметила, что союзные воины, несмотря на их воинственный вид и свирепые, как ей поначалу показалось, физиономии, относятся к ней весьма уважительно. Никто не приставал, не делал попыток облапить, и Рута даже ни разу не слышала мерзкого и циничного хохота, обычного у старых вояк при виде молодых девушек. Но причину столь сдержанного и вежливого поведения союзных воинов она не знала и долго ломала над этим голову, пока не представился случай, объяснивший ей все.

На третий день плена, когда она мрачно и отчужденно сидела у костра, к ней не спеша подошел низкорослый саам, как впоследствии выяснилось – из тех искусных охотников, что стреляют из лука белок и куниц точно в глаз, дабы не повредить ценной шкурки. Он что-то спросил у нее на своем гортанном наречии, криво усмехаясь. Рута, и без того в этот миг злая и мрачная, еще не пришла в себя после того, что с ней случилось. Поэтому девушка только смерила маленького охотника гневным взглядом и отвернулась. В тот же миг стрелок бесцеремонно ухватил ее за косу и резко дернул. От неожиданности Рута свалилась с камня, на котором все это время лелеяла планы дерзкого побега и страшной мести Молчуну, прямо в грязный подтаявший снег.

Товарищи охотника громко захохотали, но вмиг смолкли: в два шага подбежавший к сааму Молчун не говоря ни слова сбил охотника резкой подсечкой и сильно толкнул прямо в костер. Саам испуганно заорал и, разбрасывая горящие сучья, ринулся на друида. Но Молчун, до того спокойно ожидавший охотника, неожиданно повернулся к нему боком и сразу ударил саама резко вскинутым локтем в подбородок. Маленький охотник взвизгнул от боли, с прикушенным языком грянулся на спину, да так и остался лежать в снегу, ошеломленно моргая белесыми ресницами на друида. А Молчун шагнул к охотнику, присел перед ним на корточки, выразительно указал на свой неизменный колчан стрел за спиной и назидательно погрозил сааму пальцем. Тот быстро-быстро закивал в ответ, после чего Молчун протянул ему руку, помог подняться, и ушел обратно к своему дереву. Там он, как и прежде, снова уселся и принялся увлеченно строгать что-то ножом.

С той минуты союзные воины в отряде Болезного старались вообще обходить пленную девушку стороной. Если же приходилось к ней обращаться, держались с ней подчеркнуто вежливо, все время отводя взор, и норовили поскорее убраться с ее глаз долой. Руту же во всей этой любопытной истории заинтересовало, как ни странно, даже не то, что ее главный враг и самый проклятый предатель на всем белом свете вступился за нее. Девушка хорошо запомнила, как в тот раз она проводила растерянным взглядом немого друида и увидела, что тот, как ни в чем не бывало, вновь уселся выстругивать свою неизменную и, похоже, единственную забаву. В руках у Молчуна была маленькая деревянная трубка, и он вырезал на ней простенькие узоры и намечал отверстия. Руте отчего-то вспомнился в этот миг Ян, и она встревожилась. Уж Ян ни за что не будет сидеть сложа руки, когда она в плену бог знает у каких людей, ведь она помнила его горячий, но справедливый характер еще с детства. Коростель всегда напоминал ей гибкий ивовый прут, который, может, когда и гнется, но не ломается. Угнетало девушку и то, что Рута совсем не понимала, зачем она понадобилась этим людям и какое это имеет отношение к Коростелю, хотя и безуспешно ломала над этим голову каждую свободную минуту. И она решила незаметно присматриваться к Молчуну и искать в нем разгадку.

В последнее время ему редко снились сны. Закрывая глаза, он открывал их вновь, словно это было минуту назад, с той же мучительной пустотой в сердце, что поселилась в нем уже давно. Но этой ночью он впервые увидел себя спящим, а рядом, у изголовья кровати – свою покойную матушку. Если бы кто-нибудь еще увидел этот сон, он бы непременно поведал Молчуну, что комната из его ночных грез удивительно напоминает маленькую девичью светелку, в которой он выздоравливал под присмотром тихой и доброй девушки Руты, которая теперь почему-то на него в обиде. Но каждый видит свои сны сам, и маленький Йонас лежал в кровати и улыбался с закрытыми глазами, слушая тихую песню своей забытой матушки. Он не помнил матери с детства, но теперь был уверен – это она, потому что больше в его жизни никогда не было таких мягких и ласковых рук. Они гладили Йонаса по голове, расчесывали его спутанные волосы, и мальчик нежился и таял в теплых лучах нисходящей на него доброты и сладкого ощущения безопасности и покоя.

Потом мать поправила подушку, подоткнула под мальчиком одеяло и куда-то быстро ушла, оглянувшись на прощание и помахав уже сладко спящему сыну. Молчун, хоть и был во сне, все это видел и недоумевал: как это можно оставаться одновременно в двух ипостасях – быть спящим и в то же время видеть себя со стороны? Но тут внимание его привлек шум крыльев за окном, где тихо моросил серый осенний дождик. Это были лесные птицы. Пернатых гостей было много, причем самых разных – крупных и мелких, пестрокрылых и невзрачно-сереньких, важных и суетливых; и все они расселись на дереве и тревожно кричали. Но тот, который спал, их не слышал. Лесные обитатели широко разевали клювы, хлопали и трещали крыльями, но их все равно никто не слышал, и они улетали, одна за другой, покуда ветви дерева не опустели. В этот миг Молчун почувствовал, что сон ускользает и сейчас он пробудится, хотя этого ему совсем сейчас не хотелось. Но вдруг подул сильный ветер за окном, сдувая с деревьев последние сухие листья, и на карниз опустилась еще одна птица.

Она была крупной, больше вороны или грача, и ее черные перья отливали необычным красноватым оттенком. Но еще более удивительным был птичий клюв: словно некий изрядно подвыпивший кузнец загнул его концы, да потом еще и закрутил их щипцами в разные стороны. И надо сказать, этим он сослужил птице неплохую службу, облегчив ей труд вылущивать еловые и сосновые семечки из шишек. Это был клест, из лесных птиц, что никогда не прилетают к жилищам людей. Он переступил сильными ногами на скользком карнизе, наклонил голову и тихо стукнул клювом в окно. Затем снова наклонил клюв, словно прислушиваясь, и вновь ударил в стекло, на этот раз уже гораздо громче и требовательнее. Но маленький Йонас не просыпался, и тогда клест подпрыгнул на карнизе и забарабанил в стекло, совсем как дятел. За окном было все так же тихо, ребенок спал, а дождь только усилился. Немного подождав, птица скосила умный глаз, что-то коротко каркнула, подпрыгнула и, взмахнув сильными крыльями, медленно и тяжело полетела обратно в сторону леса.

Молчун смотрел из своего сна на эту сцену, и его сердце колотилось как бешеное. Потом, когда клест уже исчез из виду, он долго глядел вслед птице, и в его сердце вновь медленно и неотвратимо вползала вязкая и тягучая пустота. Несколько минут немой друид стоял под окном, успокаивая отчаянный стук в груди. Затем он повернулся и медленно побрел по дороге, размытой нескончаемым осенним дождем, которая вела из сновидения в явь. Но Молчун не знал, что, проснувшись, он уже не вспомнит этого сна. Того последнего сна, в котором его в последний раз называли по имени. Сна, в котором кто-то так и не сумел достучаться до его сердца.