Книга Гиблое место - Сергей Шхиян

— Батюшка, можно мяска поесть? — приниженно спросила женщина с изможденным лицом и лихорадочно блестящими глазами, бочком продвигаясь к костру. По толпе пробежала нервная судорога. Я оценил ситуацию. Еды на всех хватить не могло. Чтобы избежать жестокой драки между голодными, нужно было утихомирить инстинкты, а пищу справедливо разделить.

— А ну, пошли отсюда, всех зарублю! — закричал я на неумолимо надвигающихся пленников и начал размахивать ятаганом. Они инстинктивно шарахнулись назад. Однако никто не побежал, люди остановились в нескольких шагах и угрюмо, с ненавистью жгли меня голодными глазами.

Я выбрал в толпе двух мужиков со смышлеными лицами, подозвал:

— Вы, двое, идите сюда!

Они отделились от товарищей и нерешительно приблизились.

— Поищите в мешках, — сказал я и указал на пожитки ногайцев, кучей лежащие возле костра, — может быть, там есть хлеб.

Они поняли и бросились торопливо перетряхивать вещи убитых.

— Все стойте на месте, мясо мы честно поделим на всех! — громко сказал я остальным. Это была ошибка. Как только до толпы дошло, что никого не собираются убивать, она не стала ждать дележки, а сама бросилась добывать пищу. Меня чуть не сбили с ног, и пришлось отскочить, чтобы не угодить в костер. Между тем началась драка за ошметки мяса. Чему я уже не мог, да и не пытался противостоять. В тот момент это было совершенно бесполезно. Люди разом потеряли человеческий облик и готовы были разорвать друг друга. На землю полетел опрокинутый котел с бульоном, и надсадно закричала сбитая с ног женщина.

Я попытался вытащить ее из-под кучи тел, но как только она освободилась, тотчас вырвалась, и бросилась в самую гущу схватки. Мне осталось только плюнуть и отойти в сторонку, ждать, пока не утихнут животные страсти.

Вся эта вакханалия продолжалась минут десять, потом постепенно утихла сама собой, и пленники стали расползаться по оврагу. За это время я успел освободить от колодок двух не участвовавших в свалке горожан.

«Колодки» были простым, но эффективным изобретением: четыре палки, связанные, как линии в детской игре «крестики нолики», сыромятными веревками. При этом шея оказывалась как бы заключенной в центральный квадрат. С такой штукой на шее не только убежать, невозможно было лечь.

Колодники были совсем измучены и плохи. Когда я перерезал ремни и освободил их, они почти на это не отреагировали.

— За что вас так? — спросил я крепкого мужчину лет тридцати пяти в дорогой, но порванной и запачканной одежде.

— Бежали, — кратко ответил он, тускло глядя на меня красными воспаленными глазами и растирая занемевшую, стертую шею.

Меня этот человек заинтересовал, изо всех, кого я здесь видел, он выглядел наиболее адекватным.

— Выход отсюда есть? — спросил я его.

— Не знаю, нас сюда сверху сталкивали. Уходить нужно скорее, если вернутся ногайцы, всех перережут, — добавил он.

То, что нас с Алексием не похвалят, сомнений не вызывало. Однако, как вывести отсюда полуживых людей, я не представлял. Несмотря на то, что и нам со священником тоже порядком досталось, только мы с ним были способны на какие-то активные действия. Пленение, голод и бесчеловечное обращение уже подавили у людей волю. Большинство из пленников, как мне казалось, способно было только выполнять приказы, да и то из-под палки. Попытка вытащить их каким-нибудь способом из глубокого оврага была обречена на провал. Для этого нужны были веревки и сильные помощники. Ни того, ни другого у нас не было. Оставалось одно: идти по низу и искать пологие склоны.

— Всем идти в ту сторону! — закричал я, указывая направление, куда ушел, по словам одного пленника, один из охранников.

Сначала никто не подчинился, люди продолжали тупо топтаться на месте. Потом человек пять послушались, и они не спеша побрели в указанном направлении.

Меня удивило, что никто из освобожденных не спешит завладеть оружием убитых. Вообще все здесь происходило как-то замедленно и нелепо. Я поискал глазами отца Алексия. Он совсем не вовремя собрался каяться за пролитую кровь и, стоя на коленях, кланялся косогору. Чему было не самое время. Я подошел и рванул его за плечо:

— Отче, кончай молиться, если мы сейчас же отсюда не выберемся, то у тебя на совести будут не только басурманел но и невинно убиенные христиане.

— Отче наш, еже еси на небеси, изыди, сатана! — откликнулся на мое вмешательство в свою духовную жизнь священник.

Я оставил его на время в покое и, подавляя тошноту и душевное смятение, начал забирать оружие у окровавленных противников. Вблизи результат наших ратных трудов выглядел ужасно. Одного из степняков могучий священник умудрился рассечь почти надвое, так, что тело бедолаги распалось. Как я ни крепился, меня все-таки вырвало, что было совсем не вовремя и не к месту. Хватая ртом воздух, я с трудом довершил начатое и забрал у ногайцев не только сабли, но луки и колчаны стрел.

Между тем те несколько человек, которые пошли первыми, уже скрылись за поворотом оврага, а остальные и не думали уходить. Я выделил из толпы несколько мужиков покрепче и велел им разобрать трофейное оружие. После чего опять закричал на пленных соотечественников. Те по-прежнему никак на меня не реагировали. Тогда я начал размахивать нагайкой и материться.

Картинка получилась еще та: оборванный, простоволосый поп с обнаженным ятаганом в левой руке куда-то гонит кнутом измученных людей. Однако мера оказалась действенной и своевременной. Народ сначала от меня пятился, а потом послушно двинулся в нужном направлении.

С коленопреклоненным священником я разобрался таким же способом, вытянул его по спине нагайкой. Алексий подскочил, как ужаленный, и разом потерял христианское смирение:

— Ты, варнак, чего дерешься! — свирепо заорал он на меня, выпучив гневные глаза.

— Прости, это я нечаянно, — покаянно ответил я, пятясь от него. — Ты из лука стрелять умеешь?

— Умею, — остывая, ответил, батюшка. — Однако ты, брат, того…

— Давай, отче, проснись, людей нужно спасать, не дай бог, степняки наедут…

— Во имя Отца, Сына и святого духа, — ответил он, перекрестился и впервые огляделся вокруг, — пошли, коли так!

Мы быстро двинулись вслед за медленно бредущей толпой, обогнали ее и возглавили шествие. Вскоре догнали и передовую группу. Овраг, между тем, начал подниматься вверх, и склоны стали более пологими. Здесь уже можно было без особого труда вылезти на поверхность.

— Будем подниматься? — спросил я священника.

— Бабы не осилят, — с сомнением произнес Алексий, оглядываясь на бредущих поодаль людей, — пошли дальше, сюда всегда успеем вернуться.

Батюшка оказался прав. Метров через четыреста овраг сам собой кончился котловиной, и мы без проблем вышли в лес. Никаких признаков присутствия кочевников видно не было.

— Куда пойдем, — спросил я товарища, наблюдая, как недавние пленники медленно бредут по склону, — в Серпухов или Каширу?