Книга Любопытство наказуемо - Энн Грэнджер

— Значит, вам не повезло, — последовал ответ.

Я пылко возразила:

— Ни в коем случае! По-моему, несчастными надо называть других детей, тех, кто вынужден зарабатывать себе на жизнь с самого раннего возраста. Я много повидала таких детей в своем городке, вернее, на расположенных вокруг него угольных шахтах.

— Совершенно верно, бедняки живут по суровым законам, — хладнокровно ответил Лефевр, — но и деньги тоже накладывают свои ограничения.

— Нельзя ожидать, что тебе дадут все и ничего не потребуют взамен, — сказала я, не совсем понимая, о чем говорит доктор. Мне казалось, что такой разговор совершенно неуместен, особенно в тряской двуколке.

Должно быть, мой тон подсказал ему, что тема мне неприятна, поэтому он не стал больше ничего говорить, только смерил меня задумчивым взглядом.

«Может, он считает меня странной?» — подумала я. Что ж, если так, тут ничего не поделаешь. «Что на уме, то и на языке», как выражались в моем родном городке, обычно имея в виду человека, который так или иначе «давал маху», если воспользоваться еще одним местным выражением. Но мне вдруг стало не по себе. Интересно, на что намекал доктор?

Некоторое время мы ехали молча. Потом впереди, на дороге, показались две фигуры, которые двигались гуськом. Сзади плелась женщина; впереди нее прогулочным шагом выступал мужчина. Руки он сунул в карманы, а цилиндр залихватски сдвинул на затылок. Он нарочно примял одну сторону своего головного убора, чтобы «ловчее сидел» на голове, как выражались в нашем городке. Так носили цилиндры и в Лондоне — в основном те, кого презрительно называли «деревенщина».

— Ага! — воскликнул Гринуэй, замедляя ход.

Мы поравнялись с двумя путниками, и я заметила, что их сопровождает пара маленьких терьеров. Псы выскочили из вереска, где они охотились, и смотрели на нас сверкающими злобными глазками. Гринуэй нагнулся с козел и окликнул мужчину:

— Эй, Джед Бреннан, вижу, ты опять в наших краях! А я ведь только позавчера говорил: пожалуй, пора тебе и вернуться.

Мужчина подошел к двуколке, а женщина отстала и, склонив голову, стала ждать. Она являла собой поистине жалкое зрелище. Несмотря на теплый день, на ней была клетчатая шаль, перекрещенная на груди и завязанная на пояснице. Из-под широкополой фетровой шляпы выбивались влажные сальные пряди волос. Шляпу она повязала примерно так же, как доктор Лефевр на пароме: обмотала ее шарфом и завязала его концы под подбородком. Приподняв подол юбки и подколов его, женщина надеялась спасти свою одежду от дорожной пыли. Благодаря приподнятому подолу я разглядела, что на ней мужские башмаки, покрытые коркой засохшей грязи. Она тащила все пожитки в большой и тяжелой с виду плетеной корзине, прикрепленной ремнями к спине. Не знаю, заметила она или нет, что я пристально разглядываю ее. Лицо она так и не подняла. Это возбудило мое любопытство и подозрение настолько, что я попыталась рассмотреть ее получше. Мне показалось, что я заметила на ее лице синяки; правда, женщина стояла довольно далеко, и я ни в чем не была уверена. Больше всего меня поразила ее утомленная поза. Видимо, она совершенно измучилась в пути, но боялась присесть, понимая, что потом вряд ли поднимется.

Терьеры подошли к пони и залаяли. Наша лошадка фыркнула и вскинула голову. Двуколка качнулась. Хозяин грубо отозвал собак, и они убежали прочь. Его окрик привлек к нему мое внимание.

На вид ему можно было дать лет сорок. Смуглое лицо с дубленой кожей в ореоле густых черных кудрей. На Бреннане были крепкие рабочие башмаки, но в остальном он был одет гораздо лучше своей бедной жены. В коричневом вельветовом костюме с кротовым жилетом он, наверное, казался себе настоящим франтом, но, по-моему, больше походил на дикого зверя — крупного и передвигающегося на задних лапах. На шею он повязал ярко-алый платок, подчеркивавший его своеобразную, грубую красоту. В отличие от него жена, если когда-то и была миловидной, давным-давно растеряла всякую привлекательность.

Бреннан повернулся к доктору и ко мне и, подняв свой примятый цилиндр, отвесил театральный поклон со словами:

— Добрый вам день, господа почтенные!

Я разозлилась оттого, что меня вновь причислили к «господам», ведь я всего-навсего дочь почтенного доктора; но еще больше мне не понравилось, что так меня приветствует Бреннан, чьи манеры граничили с наглостью. Его сверкающие черные глаза взирали на нас с насмешкой; когда же он посмотрел на меня, я заметила в них явное одобрение, что мне совсем не понравилось.

В ответ на его приветствие мы с Лефевром молча кивнули. Бреннан снова нахлобучил на голову цилиндр и обратился к Гринуэю:

— Я зайду к вашим хозяйкам и спрошу, нужны им мои услуги или нет.

— Я им передам, — сухо ответил Гринуэй, которому, наверное, тоже не понравилась явная насмешка Бреннана.

Гринуэй тряхнул поводьями, и мы тронулись в путь, оставив Бреннана и его жену позади.

— Кто он такой? — спросил доктор Лефевр.

Гринуэй изогнулся на своей скамейке.

— Джед Бреннан, сэр, по профессии бродячий крысолов. Он обходит нас регулярно, как судья, и всегда появляется примерно в одно и то же время, хотя постоянно вроде бы обитает в Лондоне. По-моему, он смахивает на цыгана. Вот почему он больше любит бродить по дорогам, чем жить в большом городе.

— Он честный человек?

— Ну да, сэр, если вы имеете в виду, вор он или нет. Вроде бы он не ворует; во всяком случае, мы за ним ничего такого не замечали. Ему хорошо платят за труды. Крысы-то водятся везде, и у крысолова всегда найдется работа.

У меня тоже появился вопрос.

— А его бедная жена всегда путешествует с ним?

— Да, мисс. Она всегда идет с ним, даже когда носит. Они вдвоем разбивают лагерь где-нибудь на пустоши или в лесу и ставят там палатку. Я не слышал, чтобы они доставляли кому-то хлопоты.

Я больше ничего не сказала, только сердито сжала губы. Я поняла, что, сказав «носит», Гринуэй имел в виду не плетеную корзину на спине, а ребенка. Интересно, кто присматривает за детьми этой странной супружеской пары, пока она странствует по дорогам?

Я невольно вздрогнула, вспомнив острый взгляд Бреннана. Его глаза были очень похожи на глаза хищника, охотящегося за пропитанием.

Мы продолжали путь, проезжая мимо разрозненных деревьев и вересковых пустошей. После очередного поворота дорога стала заметно лучше. Я снова почувствовала соленый запах моря. Вспомнив пожелтевший атлас, обнаруженный мной в библиотеке Джосаи Парри, я поняла, каким образом мы срезали путь и снова очутились на берегу моря, выбравшись к проливу Солент между Нью-Форест и островом Уайт. Здесь землю обрабатывали. Мы снова оказались между огороженными полями.

Гринуэй поднял хлыст и показал:

— Вон он, «Прибрежный»!

Глава 5

Элизабет Мартин

Я удивилась, когда Гринуэй сообщил, что мы приехали, потому что не заметила поблизости ни деревни, ни вообще жилых строений. Более того, «срезая путь» по предложению Гринуэя, мы не встретили признаков человеческого жилья.