Книга Дело Николя Ле Флока - Жан-Франсуа Паро

И Сартин ехидно усмехнулся.

— Да, не забудьте как следует все обыскать, все обследовать, включая тарелки и стаканы. Поищите в кухне среди остатков вчерашнего ужина, устроенного, как говорят, госпожой Ластерье в честь Николя.

Тут начальник полиции пристально взглянул на комиссара.

— Останься этот господин… — произнес он, в задумчивости теребя локоны парика.

Потом, тряхнув головой, словно освобождаясь от ненужных мыслей, продолжил:

— Господин комиссар, если вам есть что сказать, говорите, я вас слушаю. Снимите бремя с вашей души, и окажите мне честь, доверившись мне. Не торопитесь, все, что вы сейчас скажете, пойдет в зачет на будущее, ибо, начиная с этой минуты, я ни на шаг не отступлю от избранной мной линии расследования. В самом деле, если кто-то и пользуется моим доверием, то это вы, а там, где я нахожусь, тех, кто пользуется моим доверием, очень мало. Разве не так?

Откровенность вывода смягчила для Николя инквизиторский тон начальника, вполне применимый к любому подозреваемому.

— Сознавая, какую честь вы оказали мне своей откровенностью, я буду с вами не менее откровенен. Вчера вечером я провел у Жюли Ластерье едва ли четверть часа, ибо несправедливое замечание заставило меня покинуть ее дом. Успокоившись, через два часа я вернулся, но, увидев, что праздник в самом разгаре, решил, что присутствие мое лишь нагонит тоску на гостей, и не стал показываться никому на глаза. Жюли я больше не видел. И…

Он в нерешительности умолк.

— Прежде чем прибыть на улицу Монмартр, я немного побродил по городу.

— Об этом я уже слышал от третьих лиц. Что еще вы можете мне сказать?

— Ничего, сударь. Я встретил комиссара Шоре, дежурившего во Французском театре, и немного поговорил с ним.

Сартин нетерпеливо махнул рукой.

— Неужели вы считаете, что я об этом не знаю? Во всяком случае, я еще раз напоминаю вам, что, имея касательство к этому делу, вы ни под каким видом не будете его вести. Занимайтесь вашей повседневной работой, и не приближайтесь ни на шаг, ни на выстрел к тому, что связано с этой смертью. Достаточно того, что расследование поручено инспектору Бурдо, вашему другу…

Он сделал особое ударение на маленьком слове «вашему».

— … который должен навести в нем порядок. Не говоря уж о том, что вскрытие производят также ваши друзья. За все это, как вы догадываетесь, меня могут упрекнуть, а посему я обязан…

— Однако, сударь…

— Никаких «однако»! Я сказал… я обязан держать вас на расстоянии от этого дела. Не думайте только, что я не понимаю ваших чувств, смятения и законного желания принять участие в расследовании причин смерти вашей подруги. Однако мы обязаны подчиняться ходу вещей. Пока загадка не прояснится, любое вмешательство с вашей стороны пойдет во вред разработанному нами плану расследования и поставит меня в неудобное положение по отношению к одному из тех магистратов, которых нынешние веяния возносят все выше и выше, стремясь противопоставить их решения воле короля.

Сартин встал и, продолжая теребить надетый на манекен парик, отчего тот чуть не свалился на пол, обогнул стол. Оставив парик в покое, он направился к Николя, взял его за плечи, развернул и стал медленно подталкивать к двери.

— Если вы мне доверяете, послушайтесь моего совета и на время удалитесь от дел, сделайте перерыв. Почему бы вам не поехать в Версаль засвидетельствовать свое почтение королевским дочерям? Еще вчера Мадам Аделаида справлялась у меня о вашем здоровье. А не хотите к королевским дочерям, поезжайте к графине дю Барри и примите участие в королевской охоте. Короче говоря, будьте благоразумны и станьте на время придворным. Сами знаете, Версаль — это такое место, где нужно постоянно напоминать о себе, иначе вас забудут!

Николя вместе с Бурдо направились к лестнице, как вдруг услышали позади голос Сартина. Подозвав к себе инспектора, начальник полиции обменялся с ним несколькими словами, так тихо, что Николя ничего не услышал, и вернулся к себе в кабинет. Бурдо нагнал Николя, они вместе вышли из особняка и сели в фиакр; за все это время Бурдо не проронил ни слова. Они молча ехали по улицам, тонущим в густом тумане, где время от времени возникали расплывчатые силуэты прохожих. Николя молчал, ему было все равно, куда ехать. Неуемное воображение вновь обрело над ним власть, посылая ему безумные видения, и он никак не мог понять, откуда они взялись, и что они сулят. Его мозг лихорадочно работал, видения возвращались снова и снова, словно шли на штурм крепости его сознания, а в перерывах между атаками в ушах его звучали слова Ноблекура и эхом вторили рассуждения Сартина. А еще где-то в вышине, над круговертью кошмаров, издавал похоронный звон колокол, словно предрекая невидимые опасности, которые, как он внезапно ощутил, окружили его со всех сторон. Причины смерти Жюли еще оставались загадкой, а его уже засыпали советами и призывали к осторожности. И, несмотря на дружбу и доверие, которые ему все усиленно выказывали, он чувствовал, что с ним обращаются как с предполагаемым виновным. Но виновным в чем? Его вина не поддавалась определению, и именно эта неопределенность беспокоила его. Ему казалось, что он скользит по гладкому склону, где совершенно не за что зацепиться, и он точно знал, что если он не найдет ни одной зацепки, он рухнет в бездну. Взглянув на о недвижного Бурдо, он заключил, что тот спит с открытыми глазами. Он хотел разбудить его и поговорить, но из уст его не вылетело ни звука; собственно, а что бы он ему сказал? Одиночество, сопровождавшее его с раннего детства, неожиданно напомнило о себе самым жестоким образом.

Стук колес эхом отозвался под мрачными сводами Шатле. Вновь очутившись в стенах старинной крепости, он погрузился в неизбывную меланхолию, и Бурдо пришлось несколько раз дернуть его за рукав, чтобы он вышел из кареты. Глядя на сгорбившегося господина, тяжелой шаркающей походкой идущего к лестнице, мальчик на побегушках не узнал в нем блестящего кавалера, который, весело улыбаясь, каждый день бросал ему поводья своего коня. Словно манекен, Николя проследовал привычным путем, молча миновав привратника, папашу Мари, приведя оного в неизъяснимое волнение. Обычно Николя никогда не забывал сказать привратнику несколько добрых слов, которые тот ценил особенно высоко, ибо они являлись свидетельствами их дружеских отношений. Они вошли в дежурную часть. Бурдо пролистал текущие отчеты, затем, глядя Николя прямо в глаза, яростно хлопнул ладонью по старой дубовой столешнице.

— Ну, хватит! Возьмите себя в руки! Я никогда не видел вас таким подавленным, а ведь мы работаем вместе уже давно! Вспомните, вам приходилось выдерживать испытания и похуже — в вас стреляли, пытались задушить, похитить, грозились убить.

Николя изобразил улыбку, но она получилась жалкой.

— Действовать? А что вы хотите, чтобы я делал? Меня отправили охотиться и ухаживать за дамами!

— Совершенно верно! Этим вы и станете заниматься. Во всяком случае, Сартин должен думать именно так.

— А что, по-вашему, я должен делать по-настоящему?