Книга Расколотый берег - Питер Темпл

Кэшин припарковался на подъездной дорожке, обогнул дом и через окно кухни увидел мать. Когда он открыл дверь, Сибил произнесла:

— А я все думаю, как же ты живешь в нашей развалюхе. Сколько уж лет прошло — вы, ребятишки, отец, я…

Она как раз ставила цветы в большой неуклюжий коричнево-красный глиняный горшок, похожий на огромный кубик.

— Ну и вазочка у тебя, — заметил Кэшин. — Случайно, не списанный контейнер для ядерных отходов?

Мать не удостоила его ответом. Из сарая показался отчим в белом защитном костюме, перчатках, маске, с бачком за спиной и принялся опрыскивать увитую розами беседку чем-то невыносимо противным.

— Неужели розам нравится эта химическая атака Гарри? — спросил Кэшин.

Сибил отступила, посмотрела, хорошо ли расставила цветы. Она была небольшого роста, подтянутая, с зачесанными назад густыми волосами. Сам Кэшин и его брат Майкл пошли породой в отца — Мика Кэшина.

— Как там с Чарльзом Бургойном? — спросила мать. — Делаешь что-нибудь?

— Что могу, делаю.

— Никогда таких людей не пойму. Коли уж залез, бери, что тебе нужно, и уходи. Зачем надо было старика избивать? Разве он мог защититься?

— А я знаю? — ответил Кэшин вопросом на вопрос. — Ты ведь хочешь спросить, кто это сделал, а не зачем.

Мать покачала головой.

— Вот какая новость, — продолжила она, глядя на цветы и пошевеливая пальцами. — Майкл купил жилье в Мельбурне. В Доклендсе,[10]прямо на воде. Две спальни и полторы ванные.

— Чистюля наш Майкл, — сказал Кэшин. — Просто с ума сойти. На что нужна половина ванной?

— Налей чайку, — сказала мать. — Только что заварила.

Он разлил чай по глиняным кружкам, таким же кривым, как и все остальное. Мать покупала всю домашнюю утварь на соседних рынках: жуткие акварели, наборы для соли и перца в виде поганок, коврики, сшитые из отслуживших свое пластиковых мусорных корзин, шляпы из свалявшейся собачьей шерсти.

— Майкл все время в Мельбурне, так, говорит, надо, чтобы кто-нибудь за вещами смотрел, — сказала она.

— Вторые штаны купил, что ли? — заметил Кэшин.

Мать вздохнула:

— Так ты и не научился верить людям, Джозеф.

— Верю, когда есть основания. Зачем Гарри поливает розы этим дерьмом?

— Не ругайся. Помню, Майкл пришел в первый же день из школы и сказал нехорошее словечко. Ну, я пошла к Киллину — и уж ему от меня досталось! Никогда он мне не нравился, и правильно. Материнское чутье не обманешь.

— Давно мне надо было научиться. Сейчас бы уже купил полванной в Доклендсе. Я собираюсь отремонтировать дом.

— С ума сошел! Зачем?

— Чтобы жить. Все лучше, чем в развалюхе.

— Нехорошо там как-то, — театрально повела плечами мать. — Кто его строил? Чокнутый. Нечего там жить! Лучше продай.

— Мне нравится это место. Я и сад расчищу.

— Я-то думала, это временно. Пока не устроишься…

— Мам, жизнь вообще временная штука, — решил свернуть разговор Кэшин.

— Не увиливай. Как с университетом?

— Раньше мне надо было. Столько лет впустую!

— Так уж и впустую? — Она обошла стол кругом и ласково шлепнула его по обеим щекам. — Да я же тебе самого лучшего хочу. Ты ведь пока так невысоко метишь! Полиция, подумаешь! Застрянешь там чуть дольше, чем следует, и все — конец игры.

— И давно ты это выучила?

— Что?

— «Конец игры».

— Давно, ты тогда еще не родился. Почему бы тебе не пройти университетский курс? Был бы среди молодых и сам не старел.

— Я лучше руки на себя наложу.

Сибил прикрыла ему рот ладонью.

— Что за чушь! Совсем ума нет. В старики, что ли, уже записался?

— Мне пора. Надо побыть среди молодых. Арестовать кое-кого.

— Опять шутишь! Папашина копия — тот любую трагедию за пять минут в шутку превращал.

Они вышли. Гарри все опрыскивал беседку, рядом с ним стояла овчарка и, запрокинув голову, жадно вдыхала испарения.

— Собака одноразового пользования? — спросил Кэшин. — Спишешь на сопутствующие издержки?

У калитки мать произнесла:

— Жалко, что у тебя нет детей, Джозеф. Дети, они как-то… остепеняют…

От неожиданности Кэшин даже приостановился. Уж не ослышался ли он?

— Ты откуда знаешь, что у меня нет детей?

— Да уж знаю. — Она обняла его на прощание, а он наклонился и поцеловал ее в щеку, впервые за много лет. — Я тебе говорила, что всегда знала, что ты у меня умный?

— Умный, да. Ты с богатым не перепутала? В Мельбурне один из сыновей Берна попал в переплет.

— Этот, как его, Сэм, так?

— Да.

— А что случилось?

— Украли что-то из припаркованной машины. Он и еще двое.

— Сможешь как-нибудь помочь?

— Скорее всего, нет.

— Эти Дугью! Слава богу, я с ними никак не связана.

— Ты же сама Дугью. Берн — твой племянник, сын родного брата. Как же ты с ними не связана?

— Не связана, нет, дорогой. Никак не связана!

— Все, конец игры, — сказал Кэшин. — Пока, Сиб.

— Пока, мой хороший.

Гарри помахал ему рукой в перчатке, медленно, как будто полярник, который остался на льдине.

* * *

В холодный, очень мрачный день Кэшин ехал в Порт-Монро и вспоминал, как мать сидела в трейлере у складного столика с ярко-зеленой пластиковой крышкой, окантованной алюминиевой полосой. В одной руке она держала пластиковый же стакан с желтоватым вином, в другой — с ярко-розовыми, но уже облупившимися ногтями — дымился окурок сигареты с фильтром. Нос у нее облез от загара. Соленая морская вода разделила выгоревшие волосы на тяжелые пряди, сквозь которые просвечивала кожа. Она глотнула из стакана, и вино потекло по подбородку, потом по шее, намочило майку. Рука с сигаретой протянулась, чтобы вытереть грудь, и тут с окурка на майку упал горящий кончик и прожег ее. Она внимательно, казалось, долго-долго смотрела на дыру, точно на какой-нибудь диковинный цветок, а потом медленно наклонила стакан и вылила вино прямо на грудь. Ему в память врезались запах горелой ткани, опаленной кожи и вина, сразу заполнивший все пространство трейлера, и то, как ему стало противно и захотелось выйти в темную субтропическую ночь.

Через какое-то время после смерти отца — какое именно, он сейчас не мог вспомнить, — мать собрала два чемодана и они уехали с фермы в Кенмаре. Ему было двенадцать лет, а старший брат учился в университете. Когда они остановились на заправке, мать велела ему называть ее Сибил. Он растерялся: обычно матерей по именам не называют.