Книга Триллион долларов. В погоне за мечтой - Андреас Эшбах

Он снова пробежал ее содержание. Эта папка была объемистее, охватывала почти все, что собрало сыскное агентство. Некоторая информация была добыта не вполне легальным путем. Но даже она казалась ей незначительной.

– Хорошо.

Он взял коричневый конверт и отдал ей, без всяких околичностей, как будто протягивал упаковку сосисок. Сьюзен взяла и сунула его в сумку, и по низу ее живота стало расходиться тепло.

Он встал, так же неуклюже, свернул папки трубочкой и сунул во внутренний карман своего пальто.

– Если мне еще что-то понадобится, я позвоню в ближайшие дни.

Она ощущала деньги сквозь кожу сумки.

– Если бы я еще понимала, чем вас так заинтересовал этот мальчишка.

Мужчина посмотрел на нее сверху вниз таким взглядом, что она вздрогнула.

– Лучше не пытайтесь это понять. Если слушаетесь добрых советов.

И он ушел, не оглянувшись.

* * *

Джон сидел на кровати отеля – мягкой и благоухающей, смотрел на телефон на ночном столике и боролся с желанием позвонить. Все в нем дрожало, и он боялся, что вот-вот развалится на куски. Должно быть, все это был сон, и больше всего на свете ему сейчас хотелось поговорить с кем-нибудь из реальной жизни, кто мог бы сказать ему: «Эй, очнись!». Но можно ли ему позвонить отсюда? Эти итальянцы сказали, чтобы он ночевал здесь; они не хотели его отпустить – теперь, после того как он узнал, через пятьсот лет… Но значило ли это, что ему можно и позвонить? Он слышал, что звонить из отелей очень дорого, а денег у него в кармане было ровно на обратную дорогу на метро.

Они накупили ему вещей – пижаму, брюки, рубашку, все, что необходимо, и все оказалось ему впору. Весь пол был усыпан пакетами, он их даже раскрыл не все. Уже стемнело, а он так и сидел в темноте.

Они велели ему здесь переночевать, но значило ли это, что они заплатят и за его телефонный звонок? Может быть. Он смотрел на плоский телефонный аппарат, бледно светящийся в сумерках, и продолжал трястись. Триллион долларов, снова и снова повторял его внутренний голос. Триллион долларов.

Пол Зигель, вот кто мог бы ему сказать, что думать обо всем этом. Пол помог бы ему прийти в себя.

Его рука дернулась сама по себе, схватила трубку, а указательный палец другой руки набрал номер. Не дыша, он слушал писк набора, потом гудки, потом щелкнуло: трубку сняли.

– Пол Зигель, – услышал он знакомый голос и уже хотел заговорить, но не знал, с чего начать, даже назваться не сообразил, но тут понял, что это автоответчик. – В настоящее время я в отъезде, за границей, но рад, что вы позвонили. Пожалуйста, после сигнала назовитесь, оставьте сообщение и, если надо, ваш номер телефона – и я после возвращения вам перезвоню. Спасибо, пока.

Пропищал сигнал.

– Пол? – Собственный голос показался ему чужим. Как после операции на горле. – Пол, это Джон. Джон Фонтанелли. Если ты уже дома, возьми, пожалуйста, трубку, это срочно. – Может, он в этот момент как раз открывает дверь, запыхавшись, бросив чемодан и пакеты, как знать? Может, как раз возится ключом в замочной скважине, слыша голос из аппарата. – Пожалуйста, позвони мне, как только сможешь. У меня все кувырком… Случилось нечто несусветное, и мне нужен твой совет. И что тебя понесло за границу, проклятье, как раз тогда, когда ты мне позарез нужен! Ах, да, я в отеле «Уолдорф-Астория». Номер я забыл…

Второй писк оборвал соединение. Джон осторожно положил трубку, еще раз вытер ее ладонью, потому что она блестела от его пота. Потом откинулся на подушку и забылся сном.

3

Марвин Коупленд несколько дней ничего не слышал о Джоне. Потом пришла открытка. С видами Нью-Йорка.

«Я действительно получил наследство,

– писал Джон, –

и немалое. Но об этом я расскажу тебе потом. А сейчас на некоторое время мне придется уехать – по делу. Я объявлюсь, обязательно – только не знаю когда.

Привет!

Джон».

На открытке были статуя Свободы, Центр всемирной торговли, Бруклинский мост и Музей современного искусства. Более мелким почерком и другой шариковой ручкой по краю было приписано:

«В ближайшие дни явятся грузчики из агентства. Впусти их в мою комнату, пусть все заберут; так надо».

– А квартплата? – проворчал Марвин, вертя открытку в руках. – Как насчет квартплаты?

Но он напрасно беспокоился: когда через несколько дней явились три «шкафа», они вручили ему конверт с квартплатой за три месяца вперед – крупными купюрами – и с запиской от Джона:

«Я дам о себе знать, как только разберусь, в чем тут дело. Пока держи мою комнату за мной, O.K.? Джон».

– Валяйте, – направил Марвин грузчиков в комнату Джона. Они показались ему несколько разочарованными, что не надо тащить пианино, что вообще нет никакой мебели, набралась лишь пара коробок с барахлом, с книгами и принадлежностями для живописи. – Куда, кстати, вы все это отправите?

– Багаж уйдет морским путем, – сказал старший, протягивая ему свой планшет с зажатыми транспортными накладными. На бумаге значился пункт назначения: «Флоренция, Италия».

* * *

Флоренция, Италия.

Джон зачарованно смотрел через запотевший иллюминатор самолета, совершившего посадку, на ослепительно сияющий в свете солнца «Аэропорт Перетола». Во Флоренции стояло утро.

Они летели ночным рейсом, часов десять или одиннадцать, у него все перепуталось с разницей в часовых поясах и сдвигах летнего времени. Летели, разумеется, первым классом. Через два ряда впереди он заметил лицо, чем-то ему знакомое. Он испытал легкий шок, когда сообразил, откуда знает этого человека: то был звездный актер Голливуда и оскароносец, в сопровождении жены и своего менеджера. Джон тихонько спросил Эдуардо, можно ли ему пройти вперед и попросить у звезды автограф.

– Почему нет? – ответил Эдуардо и сухо добавил: – Но можно подождать две недели – и он явится к вам просить автограф!

После этого Джон отказался от своего намерения.

Несмотря на просторные кресла и большие расстояния между рядами, Джон мало спал и чувствовал себя не особенно хорошо. Яркий свет причинял глазам боль. Он моргал, глядя на пологие холмы с разбросанными по ним пиниями, и этот вид пробудил в нем неожиданно сильное чувство родины. Хотя он никогда не был в Италии и знал о ней только по рассказам родителей.

А как они удивились, когда он заехал к ним на черном «Линкольне». Он до сих пор улыбался, вспоминая, какие у них были лица.

Много он им не успел рассказать. Они никак не могли взять в толк, что за наследство. Отец раз пять переспрашивал, «какое наследство, если мы еще живы», но то, что Джон теперь богат, до них дошло. Насколько богат, он пока умолчал, потому что заехал ненадолго, а что такое триллион долларов, они вряд ли могли себе представить. Да он и сам не представлял.