Книга Плывущий медведь - Фруде Грюттен

Я сказал, что сейчас подойти не смогу.

Пауза.

— Ты знаешь, что у меня на тебя кое-что есть? — спросил Самсон Нильсен.

Я попросил его повторить. Он повторил, что у него на меня кое-что есть.

— Ты мне угрожаешь? — спросил я.

— Да, — сказал он.

Я подумал, что он может знать про Ирен. Вообще-то я был уверен, что об этом никто не знает. Но можно ли быть уверенным до конца? Город маленький, а вокруг — столько глаз. А может, он имел в виду рекламные тексты, которые я для него писал. Когда я подолгу оставался без дела, то подрабатывал у Самсона Нильсена. Тут можно было поспорить об этике, но об этике вообще можно спорить до посинения.

— Эй, я просто шучу, — сказал Самсон Нильсен.

Какое-то время длилась пауза. Потом я сказал, что на этот раз не могу ему помочь. Положил трубку и позвонил Мартинсену, но он не отвечал. Позвонил Франку — он тоже. Я поговорил с дежурным в полиции. Ничего нового. Никаких арестов.

Я сидел и ничего не делал. Тут нужен был план или программа. Звонить. Спрашивать. Записывать. Искать. Надоедать. Чувствовать себя дерьмом. Делать вид, будто знаешь, что делаешь. А я не знал, за что взяться. Может, начальники в Бергене и правы. Мне нужно подкрепление. Человек, знакомый со всеми финтами и увертками.

Я провел пальцем по монитору. Позвонил домой родителям. Не отвечают. Палец чертил по пыли. Руки казались теплыми и толстыми, как будто распухшими от тепла. Я часто об этом думал. Что скоро и на моем кабинете появится табличка: «Помещение сдается».

~~~

Как понять, когда именно что-то кончается? Когда оно действительно подходит к концу? Гораздо легче определить, когда что-то начинается. Одда стала промышленным городом в 1908 году. Тогда был построен завод компании «Олби карбид юнион». Посреди деревни. Но когда Одда перестала быть деревней? Последние годы были для города периодом такого затяжного спада, что никто не мог с точностью указать точку и сказать: «Вот! Вот завершение!»

Я помню, когда Ирен впервые обняла меня. Мы шли в сторонке от остальных по центру Лиссабона. Дождь. Я остановился перед витриной с понравившимися мне костюмами. Ирен шла сзади. Она прислонилась к моей спине, и ее руки проскользнули под мои и обняли меня. Я увидел ее отражение в стекле витрины и подумал: «Начинается».

А когда все закончилось? На самом деле? Ирен так часто объявляла о разрыве, что я сбился со счета. Она больше не может. Она не в силах продолжать. Каждый раз она жалела. Все заканчивалось, но насовсем — никогда. Но на этот раз я был уверен. Конец.

Ближе к полудню я поехал к мосту. «Рональдо» уже был на месте. Одетый в свою бразильскую футболку. Это выглядело трагично и смешно. Одежда словно подчеркивала, насколько мало у него шансов стать хорошим футболистом.

«Рональдо» поднял на меня взгляд.

— Сегодня одного утащили, — сказал он.

Я повернулся к заливу и пересчитал утят. И правда. Осталось всего четыре. Я сказал, надо выставить народный патруль. Он меня не понял. Я присел рядом и спросил, как его зовут. Он не ответил.

— Все имеют право, чтобы их как-то звали, — сказал я. — Как минимум.

Между горами появился гидроплан. Я никогда не встречался с этим Эриком Боддом. Его недавно перекупили у конкурента — «Бергенской газеты», где он умел быстро штамповать обзорные статьи. То же самое он должен будет теперь делать для наших «Бергенских известий». Сейчас он был одним из трех репортеров криминальной хроники.

— С самолета можно увидеть Нью-Йорк, — сообщил «Рональдо». — И небоскребы. И все-все огни.

Я подумал, что по пути сюда он должен был пролетать Франкфурт. Наверняка он видел высотки и принял это за Нью-Йорк. Я и сам пару лет назад пролетал Франкфурт. Замечательное это было зрелище: высотные дома в темноте. Ты сидишь в самолете и смотришь на непогашенный свет в окнах офисов. И думаешь обо всех, кто сейчас в этих высотках.

— Ты бы хотел жить в Нью-Йорке? — спросил я.

— Да. Там «Макдоналдс».

— И тут тоже.

— Там больше.

«Рональдо» посмотрел на меня. Он сказал, что Земля не круглая. Я возразил ему, но он не сдавался. Он объяснил, что, если бы она была круглой, вся вода стекла бы с нее.

— Да, ты совершенно прав, — ответил я. — Тогда бы вся вода стекла.

— Ты был в Нью-Йорке? — спросил «Рональдо».

— Однажды, много лет назад. И даже кое-кто стрелял там в меня из пистолета.

— А ты что?

— Я? Ничего. Я просто оказался не тем человеком не на той улице.

Самолет сел на воду фьорда и стал с гудением приближаться к мосту. «Рональдо» спросил, буду ли я приходить каждый день. Я ответил, что, наверное, да.

— Скоро прилетит мой папа, — сказал «Рональдо». — У него много денег.

Я уже непроизвольно представлял себе «Рональдо» и его семью. Видел все их ссоры и ругань. Но, по крайней мере, они вместе. Я спросил мальчугана, живет ли с ним кто-нибудь из семьи. Он покачал головой.

— Скоро прилетит мой папа. У него деньги в коробке из-под ботинок. Но это секрет.

Я сказал, что обувная коробка — лучшее место для хранения денег. И пообещал, что никому не проболтаюсь.

— Думаешь, он увидит меня с самолета, когда прилетит?

— Ну разумеется.

Самолет приближался к мосту. На этот раз из кабины показался пилот и стал выруливать к нам.

— Куда тебе попали? — спросил мальчуган.

Я его не понял.

— Когда они в тебя стреляли, — пояснил он. — В тебе осталась пуля?

Я объяснил, что в меня только целились. А попали в другого.

— Он умер?

— Не знаю. Кажется, да.

— Я тоже видел, как человек умер.

Он замолчал. Я посмотрел на него. Его жесткие волосы были взъерошены. Такие рука сама тянется потрогать.

— Как тебя зовут? — спросил «Рональдо».

Я вытащил визитку. И сразу же об этом пожалел. Он не умел читать. Просто посмотрел на карточку и вернул ее. Я сказал, что меня зовут Робертом и что визитку он может оставить себе. «Рональдо» сунул ее в карман шортов.

Гидроплан остановился. Пилот достал что-то похожее на сумку для гольфа. На мост выбрался Эрик Бодд. На нем были серые брюки и белая рубашка. Узкие солнечные очки. Волосы намазаны гелем. Через левую руку перекинут пиджак; в правой — чемодан. Бодд был брюнетом. Поджарым. Но я подумал, что он склонен к полноте. Люди могут быть склонны к полноте, даже если поначалу они худощавы. Это видно по лицу: мясистые щеки и лоб, отчего глаза кажутся глубоко посаженными.

Меня окликнул «Рональдо»:

— А завтра придешь?