Книга Все мои уже там - Валерий Панюшкин

Я сказал:

– Люди охотно берут картошку и неохотно берут икру, потому что думают, будто бесплатная картошка принадлежит им по праву, а бесплатная икра – нет.

Развернулся и пошел на кухню, оставив Банько такелажничать и наполнять ворованными продуктами свой робингудовский грузовичок. Я шагал в дом вслед за голоногой Лаской, и я был счастлив, черт побери.

Другое дело, что теперь на трезвую голову я сообразил: в безумной этой затее Обезьяны меня больше беспокоило не то, что придется неизвестно как воспитывать великовозрастного хама и убийцу. Меня беспокоила принципиальная незаконность всего этого предприятия. Мне нравился Обезьяна, нравилась Ласка, нравился Банько, нравился этот дом, надежно запрятанный под самым носом спецслужб на правительственной трассе. Нравилась нетривиальность задачи. Нравилась новая жизнь. Но я боялся. Наверняка ведь и деньги, которые Обезьяна платил мне, тоже были ворованные. Теперь я имел дело не с тою стыдливой незаконностью, к которой привык, когда в начале 90-х мы создавали Издательский Дом. Это была незаконность открытая, декларативная, в некотором смысле даже идеологизированная. И я боялся. Здесь в этом доме мне было так хорошо, как никогда прежде, но я боялся по собственной воле вести жизнь карбонария. На самом деле я был бы счастлив, если бы и меня, как Янтарного прапорщика, Обезьяна привез в этот дом связанным в багажнике автомобиля.

Я вошел на кухню. За столом сидел Обезьяна, уплетал яичницу и пил кофе. Я поздоровался, сел за стол и, как бы ища себе оправданий, спросил:

– Деньги, которые вы мне заплатили, где вы их взяли? Украли?

– Украл, конечно! – отвечал Обезьяна, жуя. – Это вас как-то фраппирует?

– Ну, – я вздохнул, помолчал и погладил по руке Ласку, поставившую передо мной тарелку с яичницей и кружку с кофе. – Воровать нехорошо.

– Вот уж не соглашусь! – усмехнулся Обезьяна. – Воровать хорошо! Не будете же вы отрицать, что все зло на Земле, все войны, все конфликты, все зверства, все пытки осуществляются в борьбе за собственность? Люди почему-то решили, что собственность священна. А я говорю – нет! – Он вытер губы и выпрямился на стуле. – Я говорю: нет никакой собственности! Каждый может взять все, что ему потребно.

Обезьяна говорил уверенно. Но он говорил не то, что я хотел услышать.

– Вы коммунист, – усмехнулся я в ответ.

– Может быть, и коммунист. Только я считаю, что коммунизм надо не строить, а надо уже сразу в нем жить. И вот живу.

Я отхлебнул кофе:

– Беда только в том, молодой человек…

– Обезьяна, меня зовут Обезьяна! – Он, кажется, ждал этого разговора, но все равно сердился.

– Беда только в том, Обезьяна, что я-то не коммунист. Я-то признаю неприкосновенность собственности чуть ли не высшей ценностью на Земле.

– Это ваше право.

– И, пользуясь своим правом, я вынужден отказаться от выполнения контракта, про который мы с вами вчера договорились. На том основании, что оплачивается контракт ворованными деньгами. Аванс, разумеется, я вам возвращу, как только попаду домой.

Обезьяна встал и зашагал по кухне. Ласка стояла у него на пути со сковородой в руке, и он просто отставил женщину в сторону, точно мебель.

– Ну уж нет! – Вот этих-то слов я от него и ждал. – Вы могли отказаться вчера. Вы могли вчера задать вопрос, что это за деньги. И любые другие вопросы. Но вы ничего не спросили. Вы только пересчитали деньги и проверили, не фальшивые ли они.

– Я был пьян.

– Алкогольное опьянение, согласно вашим прекрасным законам, не является смягчающим обстоятельством. Наоборот – отягчающим. Я вот, если выпью, набрасываюсь на людей и калечу их. Поэтому я никогда не пью.

– Но вы же признаете свободу? – сказал я тихо. – Вы же не станете удерживать меня, если я захочу уйти?

– Я-то признаю свободу! – Обезьяна махнул рукою в окно. – А вот охранная система этого дома вашей свободы не признает. Ворота открываются, только если приложить палец к сенсору. Сенсор распознает пальцы лишь мои, Банько и владельца дома, каковой владелец скрывается теперь от своих эфэсбэшных дружков где-то в западном Сассексе. Впрочем, если вы сможете перелезть через забор, я не стану вас останавливать. Я бы на вашем месте перелез прямо сейчас через забор и был таков.

– Я не смогу.

Обезьяна помотал головой:

– Не исключено, что и я бы тоже не смог. Но попробовал бы. А вы пробовать не станете, – он положил мне руки на плечи и как бы вдавил меня в стул. А сам сел напротив. – Этот дом как крепость. Можете и себя считать тут пленником. Поэтому… Поэтому контракт остается в силе. Вы превратите Янтарного прапорщика в приличного человека и получите за это сто тысяч ворованных долларов наличными. Между прочим, мы собирались еще придумать, что значит «приличный человек», – Обезьяна посмотрел мне в глаза. – Или хотите сначала взглянуть на своего подопечного?

– Взглянуть, – кивнул я. – Сначала взглянуть.

Я пытался сохранять мрачный вид, но в душе торжествовал. Так или иначе, ответственность за столь любезную мне нелегальную новую жизнь Обезьяна взял на себя. Фактически я был пленником. И я был благодарен Обезьяне за свое положение пленника.

Через четверть часа мы доели яичницу, Обезьяна кивнул мне, и мы пошли на улицу, а Ласка оставалась на кухне и мыла посуду. Насвистывая и приплясывая, Обезьяна шел через весь этот огромный участок по берегу пруда. Нам потребовалось минут десять, чтобы дойти до небольшого дома, стоявшего на отшибе. Мы поднялись на крыльцо, и Обезьяна приложил палец к сенсору на двери.

Дверь стала медленно открываться. Когда она приоткрылась на четверть, я направился было внутрь, ибо вежливый Обезьяна всегда пропускал меня вперед, повинуясь правилу старшинства. Но на этот раз Обезьяна остановил меня и прошептал мне в ухо:

– Подождите. Этот придурок стоит небось за дверью, поднявши над головой стул и приготовившись огреть стулом всякого, кто войдет. Вы не видели его в окно? – Обезьяна зажмурился на миг, как будто бы от удовольствия. – А я видел. У него в руках стул.

Тем временем дверь открылась настежь, и взгляду моему предстала совершенно пустая прихожая. Мы стояли на крыльце неподвижно. Двадцать секунд, тридцать… Сорок секунд, минуту, полторы… Наконец в доме раздался грохот, из-за угла выскочил здоровенный детина в спортивном костюме и действительно со стулом в руках и, вздымая стул над головой, бросился на нас с боевым кличем: «А-а-а, бля-а-а-дь!»

Обезьяна улыбнулся, обернулся ко мне, подмигнул и сказал с едва заметным кивком:

– Джеронимо!

А потом присел на левую ногу, нырнул нападавшему под локоть, ударяя одновременно правой рукой в солнечное сплетение, вынырнул у нападавшего за спиной и проводил его ударом в спину так, что детина продолжил движение, вылетел в дверь, скатился по ступенькам и остался лежать перед крыльцом на обломках своего стула. Я едва успел отпрянуть в сторону.