Книга Бесы - Федор Достоевский

– Вы, конечно, извините… Я, право, не знаю, как мне вдругзахотелось… глупость…

Небрежность извинения равнялась новому оскорблению. Крикподнялся еще пуще. Николай Всеволодович пожал плечами ц вышел.

Всё это было очень глупо, не говоря уже о безобразии –безобразии рассчитанном и умышленном, как казалось с первого взгляда, а сталобыть, составлявшем умышленное, до последней степени наглое оскорбление всемунашему обществу. Так и было это всеми понято. Начали с того, что немедленно иединодушно исключили господина Ставрогина из числа членов клуба; затем порешилиот лица всего клуба обратиться к губернатору и просить его немедленно (недожидаясь, пока дело начнется формально судом) обуздать вредного буяна,столичного «бретера, вверенною ему административною властию, и тем оградитьспокойствие всего порядочного круга нашего города от вредных посягновений». Сзлобною невинностию прибавляли при этом, что, «может быть, и на господинаСтаврогина найдется какой-нибудь закон». Именно эту фразу приготовлялигубернатору, чтоб уколоть его за Варвару Петровну. Размазывали с наслаждением.Губернатора, как нарочно, не случилось тогда в городе; он уехал неподалекукрестить ребенка у одной интересной и недавней вдовы, оставшейся после мужа винтересном положении; но знали, что он скоро воротится. В ожидании же устроилипочтенному и обиженному Павлу Павловичу целую овацию: обнимали и целовали его;весь город перебывал у него с визитом. Проектировали даже в честь его поподписке обед, и только по усиленной его же просьбе оставили эту мысль, – можетбыть, смекнув наконец, что человека все-таки протащили за нос и что, сталобыть, очень-то уж торжествовать нечего.

И, однако, как же это случилось? Как могло это случиться?Замечательно именно то обстоятельство, что никто у нас, в целом городе, неприписал этого дикого поступка сумасшествию. Значит, от Николая Всеволодовича,и от умного, наклонны были ожидать таких же поступков. С своей стороны, я дажедо сих пор не знаю, как объяснить, несмотря даже на вскоре последовавшеесобытие, казалось бы всё объяснившее и всех, по-видимому, умиротворившее.Прибавлю тоже, что четыре года спустя Николай Всеволодович на мой осторожныйвопрос насчет этого прошедшего случая в клубе ответил нахмурившись: «Да, я былтогда не совсем здоров». Но забегать вперед нечего.

Любопытен был для меня и тот взрыв всеобщей ненависти, скоторою все у нас накинулись тогда на «буяна и столичного бретера». Непременнохотели видеть наглый умысел и рассчитанное намерение разом оскорбить всёобщество. Подлинно не угодил человек никому и, напротив, всех вооружил, – а чембы, кажется? До последнего случая он ни разу ни с кем не поссорился и никого неоскорбил, а уж вежлив был так, как кавалер с модной картинки, если бы толькотот мог заговорить. Полагаю, что за гордость его ненавидели. Даже наши дамы,начавшие обожанием, вопили теперь против него еще пуще мужчин.

Варвара Петровна была ужасно поражена. Она призналась потомСтепану Трофимовичу, что всё это она давно предугадывала, все эти полгодакаждый день, и даже именно в «этом самом роде» – признание замечательное состороны родной матери. «Началось!» – подумала она содрогаясь. На другое утро послерокового вечера в клубе она приступила, осторожно, но решительно, к объяснениюс сыном, а между тем вся так и трепетала, бедная, несмотря на решимость. Онавсю ночь не спала и даже ходила рано утром совещаться к Степану Трофимовичу и унего заплакала, чего никогда еще с нею при людях не случалось. Ей хотелось,чтобы Nicolas по крайней мере хоть что-нибудь ей сказал, хоть объясниться быудостоил. Nicolas, всегда столь вежливый и почтительный с матерью, слушал еенекоторое время насупившись, но очень серьезно; вдруг встал, не ответив нислова, поцеловал у ней ручку и вышел. А в тот же день, вечером, как нарочно,подоспел и другой скандал, хотя и гораздо послабее и пообыкновеннее первого, нотем не менее, благодаря всеобщему настроению, весьма усиливший городские вопли.

Именно подвернулся наш приятель Липутин. Он явился к НиколаюВсеволодовичу тотчас после объяснения того с мамашей и убедительно просил егосделать честь пожаловать к нему в тот же день на вечеринку по поводу днярождения его жены. Варвара Петровна уже давно с содроганием смотрела на такоенизкое направление знакомств Николая Всеволодовича, но заметить ему ничего несмела на этот счет. Он уже и кроме того завел несколько знакомств в этомтретьестепенном слое нашего общества и даже еще ниже, – но уж такую имелнаклонность. У Липутина же в доме до сих пор еще не был, хотя с ним самим ивстречался. Он угадал, что Липутин зовет его теперь вследствие вчерашнегоскандала в клубе и что он, как местный либерал, от этого скандала в восторге,искренно думает, что так и надо поступать с клубными старшинами и что это оченьхорошо. Николай Всеволодович рассмеялся и обещал приехать.

Гостей набралось множество; народ был неказистый, норазбитной. Самолюбивый и завистливый Липутин всего только два раза в год созывалгостей, но уж в эти разы не скупился. Самый почетнейший гость, СтепанТрофимович, по болезни не приехал. Подавали чай, стояла обильная закуска иводка; играли на трех столах, а молодежь в ожидании ужина затеяла подфортепиано танцы. Николай Всеволодович поднял мадам Липутину – чрезвычайнохорошенькую дамочку, ужасно пред ним робевшую, – сделал с нею два тура, уселсяподле, разговорил, рассмешил ее. Заметив наконец, какая она хорошенькая, когдасмеется, он вдруг, при всех гостях, обхватил ее за талию и поцеловал в губы,раза три сряду, в полную сласть. Испуганная бедная женщина упала в обморок.Николай Всеволодович взял шляпу, подошел к оторопевшему среди всеобщегосмятения супругу, глядя на него сконфузился и сам и, пробормотав ему наскоро:«Не сердитесь», вышел. Липутин побежал за ним в переднюю, собственноручно подалему шубу и с поклонами проводил с лестницы. Но завтра же как раз подоспелодовольно забавное прибавление к этой, в сущности невинной, истории, говорясравнительно, – прибавление, доставившее с тех пор Липутину некоторый дажепочет, которым он и сумел воспользоваться в полную свою выгоду.

Часов в десять утра в доме госпожи Ставрогиной явиласьработница Липутина, Агафья, развязная, бойкая и румяная бабенка, лет тридцати,посланная им с поручением к Николаю Всеволодовичу и непременно желавшая«повидать их самих-с». У него очень болела голова, но он вышел. ВарвареПетровне удалось присутствовать при передаче поручения.

– Сергей Васильич (то есть Липутин), – бойко затараторилаАгафья, – перво-наперво приказали вам очень кланяться и о здоровье спросить-с,как после вчерашнего изволили почивать и как изволите теперь себя чувствовать,после вчерашнего-c?

Николай Всеволодович усмехнулся.

– Кланяйся и благодари, да скажи ты своему барину от меня,Агафья, что он самый умный человек во всем городе.

– А они против этого приказали вам отвечать-с, – еще бойчееподхватила Агафья, – что они и без вас про то знают и вам того же желают.

– Вот! да как он мог узнать про то, что я тебе скажу?