Книга Разрушенная любовь - Стейси Мэри Браун

вниз.

— Да, так и есть. Но теперь все будет хорошо.

Находясь под сильным воздействием лекарств, мое сердце услышало ее слова и сжалось от боли. Даже часть моего сознательного мозга говорила об обратном— лучше не будет.

Может быть, для них, но для меня все только ухудшится.

Глава 6

Джеймерсон

— Джеймерсон, ты понимаешь, о чем я говорю?

Мой взгляд блуждал по комнате, воздушные шары и открытки украшали пространство веселыми цветами и нежными пожеланиями. Они мало что значили для меня. Я понимала, что люди просто не знают, что еще делать или как выразить свое сочувствие и добрую волю. Дело в том, что они ничего не могли сделать или сказать.

— Джей-Джей? Ты слушаешь доктора? — мама схватила меня за руку, привлекая мое внимание к себе.

Я повернула голову обратно к доктору Уильямсу, беспокойно ерзая. Морфин отпускал, и острые боли пронзали мое тело. Меня тошнило, а всепоглощающая усталость тянула меня со всех сторон.

Прошло всего несколько дней с тех пор, как отец сказал мне правду. С тех пор они снизили дозу лекарства и держали меня в сознании в течение более длительного времени. Морфин притупил мои эмоции и физическую боль настолько, что я могла выдержать бодрствование. Теперь же, трезвое сознание оставило место для того, чтобы образ Колтона всплыл в моем мозгу. Боль была такой жестокой и мучительной, что я не могла дышать.

Медикаментозный сон был единственным облегчением, но стоило мне открыть глаза, как его лицо снова появлялось, и агония возвращалась ко мне с новой силой. Мои мысли метались между потерей Колтона и моими ногами. Медсестры каждый день пытались заставить их двигаться, но ничего не происходило.

Сегодня я впервые почувствовала покалывание в правой ступне. Мама побежала за моим лечащим врачом, которая осмотрела ногу и сделала рентген.

— Отек спинного мозга уменьшается. Это хороший знак. Нет никаких физических препятствий для того, чтобы снова начать ходить, — проинструктировала она.

— Отличные новости, доктор, — сказал папа с другой стороны кровати. Сегодня здесь были и мама, и папа, так как сестра находилась в детском саду до часу.

Это были отличные новости. Но я, казалось, онемела к хорошему, словно меня удерживало под водой все плохое.

— Думаю, скоро ты начнешь чувствовать ноги.

Я уставилась на свои руки, лежащие на коленях. Медсестры убрали трубки для подачи воздуха и пищи. Осталась только та, которая поддерживала водный баланс, и еще на пару дней — капельница с морфином.

— Я понимаю, что ты прошла через многое… больше, чем кто-либо из нас может выдержать, — доктор Уильямс прочистила горло. — Но мне нужно, чтобы ты сосредоточилась на своем выздоровлении. Разум ‒ это мощная штука. Он может помешать тебе добиться прогресса. Физически или эмоционально.

— Вы имеете в виду, не думать о моем погибшем парне, верно? — слова сорвались с моих губ прежде, чем я осознала это.

— Нет. Конечно, нет.

— Джеймерсон! Доктор не это имела в виду, — мама нахмурилась, больше смущенная тем, что я возразила врачу.

Это было именно то, чего они хотели. Чтобы я забыла, что никогда больше не увижу его, не почувствую его губ, не услышу его смеха. Папа рассказал, что через несколько недель после аварии, пока я была в коме, они провели его похороны, и он был похоронен на семейном участке семьи Харрисов. Колтон как-то говорил мне, что ненавидит, что у его семьи уже есть участок на кладбище. Это его пугало. Он также ненавидел мысль о том, чтобы быть погребенным под землей. Заключенным. Он бы презирал то, что его там похоронили. Еще одна вещь, которую я должна забыть. Ярость, которую я никогда раньше не испытывала, взорвалась в моей груди. Раскаленные осколки разлетались на куски, рвались на части, пока все, что я видела, было красным, пугающим. Я закусила губу, пытаясь подавить нахлынувшие эмоции.

— Ты понимаешь, Джеймерсон? — доктор сжала свой планшет, склонив голову набок.

Я кивнула, не доверяя себе говорить.

Она приняла мой ответ и взглянула на моих родителей.

— Мистер и миссис Холлоуэй, я хотела бы поговорить с вами о том, чтобы найти для Джеймерсон кого-то, с кем можно поговорить, — она жестом пригласила их следовать за ней в коридор.

— Мы скоро вернемся, детка, — папа провел рукой по моей голове и поцеловал в макушку. Мама обняла меня, заставив вздрогнуть от боли. Затем они оба последовали за доктором.

Я сидела в комнате с розово-желтыми шариками и цветами, выглядя такой же милой девочкой, какой всегда была. Внутри я кричала и рыдала от агонии и ярости, желая разорвать каждую красивую открытку пополам, разбить вазы об стену и растоптать каждый шарик.

Внутри меня все было разрушено.

И наполнялось темнотой.

* * *

— Давай, Джейм. Еще пару шагов, — подбадривала меня медсестра Шелли. За эту неделю чувствительность в ногах вернулась. Вместе с болью.

Медсестры начали заниматься со мной каждый день, наращивая мышцы и гибкость. Агония захлестывала мои чувства, и меня даже несколько раз рвало, когда боль становилась невыносимой. Мышцы вдоль спины были постоянно напряжены, прожигая каждый нерв, словно его скручивали в огне. Все тело горело. Ныло. И сводило судорогой. К концу второй недели я снова встала на ноги. Едва. Но это все равно было быстрее, чем ожидала мой лечащий врач.

Костяшки моих пальцев побелели, когда я вцепилась в спинку инвалидного кресла. Договор был такой: я должна дойти до фонтанчика в конце коридора, выпить воды, а потом медсестра отвезет меня обратно. Истощение, боль и усилия, необходимые для того, чтобы пройти по коридору, угнетали. Еще совсем недавно я могла бы сделать сальто назад и даже не запыхаться.

Но я шла. И была жива.

— Еще немного.

— Шелли, ты это уже говорила несколько шагов назад, — прорычала я сквозь стиснутые зубы. Пот струйкой стекал по моей щеке. Обе мои ноги и руки дрожали от напряжения.

— И я буду повторять это до тех пор, пока ты не доберешься до фонтанчика с водой.

Я пристально посмотрела на нее.

Она улыбнулась, наслаждаясь тем, что мучает меня. Мне нравилась Шелли. Она была дерзкой и честной. Она не приукрашивала вещи, что было освежающе, но в тоже время она была заботливой, не становясь при этом навязчивой. Мои родители балансировали на грани удушения своим постоянным присутствием, чрезмерным энтузиазмом и приторно вдохновляющими призывами выздороветь.

Иногда мой отец превращался в тренера, готовящего меня к большому матчу, а мама изо всех сил старалась притвориться, что все в порядке, перебарщивая с позитивным мышлением. Она