Книга Взлёт над пропастью. 1890-1917 годы. - Александр Владимирович Пыжиков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На самом деле тот не прекращал попыток «рыхлить» почву для искомого возвращения. По данным департамента полиции, Витте изучал возможность участия в выборах в IV Госдуму по Петербургскому округу, для чего прощупывал оппозиционные круги через известного журналиста И.И.Колышко[188]. Но главную ставку опальный министр делал, конечно, не на депутатский мандат, а на завязавшиеся отношения с такой одиозной фигурой, как Григорий Распутин. После отставки Витте отличала повышенная религиозность: все последние годы он утверждал, что лишь «сибирский подвижник» понимает и способен спасти Россию[189]. А незадолго до Первой мировой войны заявил, что «Григорию Ефимовичу я бы поставил памятник, чтобы увековечь его заслугу перед Россией (речь шла об оттягивании войны с Германией. — А.П.)»[190]. Отверженный сановник чутко реагировал на слухи о растущем распутинском влиянии на царскую семью и, видимо, строил вокруг этого какие-то планы. С помощью епископа Варнавы, с коим дружил, он наладил постоянные контакты со «святым человеком»[191]. Знающие об их тесных связях даже рассматривали «всемогущего старца» в качестве орудия, с помощью которого Витте надеялся восстановить утраченные позиции[192]. Витте всё же весной 1913 года удалось попасть на аудиенцию к императору, однако это не принесло никаких осязаемых результатов[193]. Что же до виттевских политических взглядов последних лет, то сегодня о них трудно сказать что-либо определённое. В недоумении находились и современники той поры. Речи бывшего министра финансов, с которыми тот регулярно выступал в Государственном совете, смущали многих. Член Госсовета, известный промышленник Н.С. Авдаков разводил руками: «Мы привыкли смотреть на него (Витте. — А.П.) как на человека, идущего во главе современного конституционного движения…»[194] Однако в исполнении этого «конституционалиста» с трибуны лились пассажи, более подходящие для махрового правого деятеля. У его коллеги по верхней палате Д.И. Пихно даже интересовались, как сами правые относятся к этим речам, на что тот неизменно отвечал: «Смеются, кто же ему поверит»[195].
Причём монархическая риторика теперь удивительным образом начала сочетаться у Витте с социалистическими пристрастиями, чего за ним ранее не наблюдалось. Редактор издания «Биржа за неделю» Н. Васильев поделился впечатлениями от беседы с Витте за год до его кончины. Тот фактически заклеймил буржуазные нравы, ставил в пример французского писателя Э. Золя, который нещадно их бичевал. Прошёлся по разбогатевшим тёмными делами купцам из ярославских и тверских мужиков, а также одесским недоучкам, способным разве что на спекулятивные аферы. Все они «уже сами по себе сплошная грязь!» — восклицал Витте, вынося вердикт крупной буржуазии[196]. Ей он противопоставлял «кристальную духовную красоту В.Г. Короленко и Н.Ф. Анненского» — известных деятелей народнического движения. Пояснив: если наши левые сохранят в себе это начало, то они сыграют благотворную роль в нашем отечестве и «явятся борцами против всего, что вносят в общественную и частную жизнь наши современные буржуазные круги»[197]. В заключение редактор заметил: «Не был ли это крик души человека, в сущности, уже отчаявшегося в своих буржуазных идеалах и не находящего выхода…»[198].
Но просвещённая бюрократия явно не желала вникать в душевные переживания бывшего министра финансов. Отвернувшись от модернизатора «всея Руси», который так и не стал для неё своим, она выступила надёжной опорой пришедшего во власть П.А. Столыпина. Его государственный путь начался в губернаторском корпусе, чему способствовал министр внутренних дел В.К. Плеве. Назначение последнего совпало с крестьянскими беспорядками весной 1902 года в западных губерниях. Здесь особенно проявил себя харьковский губернатор кн. И.М. Оболенский: на его жизнь покушались, но тот добился отмены смертной казни задержанному преступнику[199]. Находясь под впечатлением от этого поступка губернатора, Плеве также оценил работу прокурора Харьковской судебной палаты А.А. Лопухина, переместив его в кресло начальника департамента полиции МВД. В свою очередь Лопухин стал рекомендовать министру предводителя ковенского губернского дворянства П.А. Столыпина, с которым учился и дружил ещё в орловской гимназии[200]. Плеве остался доволен беседой со Столыпиным и, чтобы составить представление о способностях, попросил того высказать мнение по учреждению земства в Западном крае. Итогом стала записка и назначение автора на должность гродненского губернатора, а через семь месяцев — уже в крупную и трудную в административном отношении Саратовскую губернию, где Столыпину и довелось встретить первую русскую революцию. Так что его «крёстным» на государственном поприще стал Плеве, который ему покровительствовал. Кстати, сам Пётр Аркадьевич никогда не забывал об этом, считая именно его образцом государственного деятеля, любил вспоминать их встречи, подчёркивая, что тот был «ума палата»[201].
О молодом перспективном губернаторе заговорил весь Петербург, когда он сумел решительно купировать разгоревшиеся беспорядки во вверенном ему регионе[202]. Весной 1905 года ему поступило весьма лестное предложение возглавить Крестьянский банк. Находившееся в структуре Минфина, это учреждение слыло «хлебным местом» в чиновничьих кругах, где многие были бы не прочь послужить. Столыпин проходил соответствующие собеседования у министра В.Н. Коковцова, желавшего видеть того во главе Крестьянского банка[203]. Но губернатор решил не покидать Саратовский регион сразу после прогремевших беспорядков: это могло быть воспринято как попытка устраниться в непростой ситуации. Оценив благородный поступок, тогдашний министр внутренних дел А.Г. Булыгин счёл, что через год Пётр Аркадьевич может претендовать на любой департамент в МВД[204]. Однако никто не предполагал, какое его ждёт будущее, чему он во многом обязан премьеру И.Л. Горемыкину, сменившему Витте накануне открытия Государственной думы. Этот умудрённый опытом сановник, увидевший потенциал молодого члена своего кабинета, настойчиво рекомендовал его Николаю II. В одном из писем императора к матери (вдовствующей императрице Марии Фёдоровне) содержится фраза: «старый Горемыкин дал мне добрый совет, указывая только на него! И за это спасибо ему»[205].
К моменту карьерного взлёта у Столыпина собственной команды не было, как не могло её быть у человека, служившего в разных регионах. По его признанию, просматривая перечень имён высших чинов Министерства внутренних дел, он нашёл только одного знакомого — А.В. Бельгарда, возглавлявшего Главное управление по печати (сестра Столыпина Марья Аркадьевна
