Книга Рим и эллинизм. Войны, дипломатия, экономика, культура - Александр Павлович Беликов

условия мира с Тевтой (Polyb. II.12.4), обезопасившего море, что вызвало искренний восторг греков. Это был тонкий дипломатический ход, Рим появился в Греции не агрессором, а освободителем. Уже после I Пунической войны часть греческого мира знала Рим как сильную державу, способную защитить друзей[210], а сейчас его авторитет резко возрос. Нельзя согласиться, что всё закончилось лишь «обменом любезностями»[211]. Были заложены основы дружеских, хотя и недолгих, греко-римских отношений, имеющих основанием «общую неприязнь к Македонии»[212]. Коринфяне даже допустили римлян к Истмийским играм (Polyb. II.12.7), тем самым признав их членами эллинского мира[213], правда, чисто формально. Исополития, дарованная римлянам Афинами, упоминается только Зонарой (VIII.19) и отрицается большинством учёных[214].

Сенат не случайно направил первые посольства именно в Этолию и Ахайю, самые сильные союзы, враждебные Македонии. Он рассчитывал найти в них опору против македонян. Союзы, в свою очередь, могли надеяться с помощью Рима вытеснить царя из Греции, что отвечало и римским интересам. Вопреки мнению Ф. Уолбэнка[215] посольства имели ярко выраженный антимакедонский характер[216]. Последующие посольства в Афины, только в 229 г. до н. э. освободившиеся от власти Антигонидов, и в Коринф – метрополию Аполлонии и Эпидамна имели ту же цель: заручиться возможной поддержкой греков, противостоящих Македонии.

Греция к III в. до н. э. ослабела, походы Александра, переселения на Восток, усобицы, нашествие галлов 280 г. до н. э. привели к убыли населения. Беды усугублялись вторжениями македонян, пиратством, неурожаями, снижением уровня жизни и политической нестабильностью. Наряду с кризисом полиса усилилась автаркия. Прежние центры пришли в упадок, поднялись бывшие окраины, за века накопившие сил. Федерализм не имел перспектив в Греции, поскольку носил узкорегиональный характер. Эллада оказалась в тупике, из которого сама не могла выбраться. Ни один союз не имел достаточно сил, чтобы объединить всю Грецию, да никогда и не ставил перед собой таких целей, учитывая традиционный эллинский автаркизм. Р. Фласерьер явно переоценивает мощь Этолии, полагая, что она не уступала Македонии[217], как показали последующие события, этолийцы не могли на равных тягаться с Антигонидами. Упорно борясь с Македонией, Этолия, однако, влияния в Греции не имела. Её войны разоряли страну, непрерывно грабившие Элладу этолийцы (Polyb. IV.16.4) только после одного похода в Лаконику увели в рабство 50 000 человек (Plut. Cleom. 18.7). Ахейский союз враждовал с Этолией, что мешало им успешно бороться с македонянами.

Завоевания Александра меньше всего дали самой Македонии. Часто подвергаясь набегам варваров, она теряла позиции на Балканах, когда появились римляне – опасные конкуренты. Слишком многие греки, враждебные царям, готовы были поддержать против них кого угодно. Так был завязан узел римско-македонской вражды[218]. Яблоком раздора стала не только Иллирия, но и влияние в Греции: римляне, быстро сориентировавшись, стремились установить дружбу с эллинами. Мнение ряда учёных, что появление римлян не угрожало Македонии[219] и не тревожило царей[220], никогда не владевших Иллирией[221] и не имеющих там интересов[222], глубоко ошибочны. По их мнению, Антигон Досон не был враждебен Риму[223]. Парадоксальны выводы Х. Делла: Рим не сделал Иллирию провинцией, значит, не имел экспансионистских намерений, а ослабевшую Македонию римляне не считали угрозой своему протекторату[224]. Римское вмешательство прекратило агрессию иллирийцев и установило порядок на Адриатике, что было полезно Антигонидам[225]. Римский протекторат обеспечил безопасность Македонии от иллирийцев[226], Антигониды не имели притязаний на Иллирию и были согласны с присутствием римлян, усмиряющих варваров[227]. Некритично усвоив его взгляды, А.С. Буров пишет: «Серия Римско-иллирийских войн нейтрализовала столь актуальную для Македонии иллирийскую опасность»[228].

Безусловно, правы те исследователи, кто отмечает враждебность Македонии к Риму[229], вторгшемуся в сферу её влияния[230]. Западные границы имели для Македонии огромное значение, Рим отрезал её от моря, без войны с ним дальнейшая экспансия Антигонидов в Иллирии была невозможна[231]. I Иллирийская война встревожила Македонию и создала антагонизм между нею и Римом[232]. Характерно, что в Македонию римские послы не прибыли[233], как и в полисы, наиболее страдавшие от пиратства. Римляне хотели добиться расположения только возможных союзников[234]. То, что Рим отправил послов не к ближайшим соседям – Эпиру и Македонии, а к их врагам – Этолии и Ахайе показывает, что он не был заинтересован в установлении мирных отношений[235].

Антигон Досон был враждебен Риму, но слишком занят другими делами[236] и, как отмечает пересмотревший свои взгляды Х. Делл, не имел сил выступить против римлян[237]. Филипп унаследовал «идею-фикс»: очистить Иллирию от римлян[238]. Неверно, однако, что обращение царя на Запад – резкий поворот политики, вызванный характером Филиппа, и в союз с Ганнибалом он вступил, чтобы дать выход «наследственной ненависти»[239]. Македония, кровно заинтересованная в хороших отношениях с Иллирией, проявляла здесь активность. Агрон стал союзником Деметрия II (Polyb. II.2.5), Деметрий Фаросский – Антигона Досона (Polyb. II.65), затем – Филиппа, Скердилаид был в союзе с Филиппом (Polyb. IV.2.9). М. Олло подчёркивает, что зимой 220 г. до н. э. Филипп лично прибыл в Иллирию встретиться со Скердилаидом[240]. Всё это показывает полную преемственность македонской политики в Иллирии.

После 228 г. до н. э. внимание римлян было отвлечено от Балкан. Антигон отбросил фракийцев и занялся греками, спеша укрепить свои позиции в Элладе. В этом ему помогла война ахейцев со Спартой, потерпев поражение, Арат обратился к Македонии за помощью (Polyb. II.50). Он подчинился Досону, чтобы не подчиняться Клеомену, никто другой не смог бы помочь союзу. Разбив Спарту, царь, опираясь на ставшую зависимой Ахайю, в значительной степени восстановил македонское господство в Греции[241]. Досон стал гегемоном нового Эллинского союза, однако туда не вошли многие полисы. Деметрий Фаросский, заключив союз с Досоном, участвовал в Клеоменовой войне (Polyb. III.16.3). Мнение, что иллирийцы в битве при Селассии были наёмниками[242], ошибочно[243], Полибий перечисляет их среди союзников, отдельно от наёмников (II.65.4). Деметрий действительно не входил в Панэллинский союз[244], но он был личным союзником царя. Рим, занятый галлами, не пресёк эти союзные отношения. Тогда римляне часто, обращая внимание на одно, совершенно упускали из виду другое – у них ещё не выработалось в полной мере умение мыслить универсально.

Став неподконтрольным Риму, Деметрий превратился в иллирийского династа и «больше не был римской куклой»[245]. Почувствовав себя самостоятельным, он отложился и вывел в море пиратов; Ганнибал уже занял Сагунт – война с ним становилась неизбежной (Polyb. III.20.2),