Книга По воле ветра. Два удивительных путешествия к Северному полюсу: героя нашего времени и романтика викторианской эпохи - Дэвид Хемплеман-Адамс

слегка одутловатое лицо – свидетельства чудесного детства, когда его баловала мать, а отец мирился со всеми его причудами. Казалось, им руководили не любовь к природе и не желание ее покорять. Норденшельд видел в нем книжного червя – скорее методичного, чем отважного. Сложно было представить, как Андре, стиснув зубы, борется со стихией. Возможно, именно поэтому он и хочет добраться до полюса по воздуху, подумал Норденшельд. Так он будет в безопасности, паря над ужасными тяготами жизни на льду, с которыми сам Норденшельд был знаком не понаслышке. Несмотря на эти соображения, огромный энтузиазм Андре произвел на исследователя большое впечатление.

– Это очень интересно, – сказал Норденшельд Андре. – Любой способ сократить трудности многих месяцев, а может, и многих лет жизни на льду – это шаг вперед. Надеюсь, вы продолжите работу над своим планом.

– Но, барон, он почти готов, – возразил Андре. – Я спроектировал шар для полета на полюс. Мне нужны лишь два компаньона, чтобы делать фотографии и научные наблюдения, пока я управляю шаром; наблюдатель и секретарь в дополнение ко мне, специалисту по воздухоплаванию.

И снова Норденшельд опешил. За образом кабинетного ученого скрывался дальновидный и невероятно целеустремленный человек.

– Но в вашем плане есть одно слабое место, – отметил Норденшельд. – Никто не знает, достигают ли пассаты Арктики. Что вы будете делать, если не найдете ветров, дующих прямо на север?

Тут Андре рассказал о своем величайшем к тому моменту открытии, которое он сделал во время третьего полета на воздушном шаре и подтвердил, когда поднялся в воздух в шестой раз. Ему удалось научиться управлять движением шара.

– В прошлом октябре я решил пролететь над побережьем, но неправильно оценил направление ветра. Когда я поднялся в воздух, слабый ветер дул в сторону моря, но я не отказался от своих намерений, сделав ставку на смену направления ветра на большей высоте. Полет шел хорошо. Я летел над облаками и вел наблюдения: измерял температуру, плотность облаков, а также частоту своего дыхания и жажду на разных высотах. Затем я спустился ниже – к моему испугу, оказалось, что я лечу над водой.

Ветер вынес «Свеа» в Аландское море, северную часть Балтийского моря, находящуюся между Швецией и Финляндией. Андре понял, что у него нет надежды вернуться к суше. Заметив судно, которое, как он решил, может ему помочь, он попытался снизить скорость, сбросив якорь по гайдропу[2], который доходил до поверхности воды. От этого шар не замедлился, поэтому Андре привязал к концу швартовочной веревки два пустых мешка из-под балласта и опустил их в море. Вбирая в себя воду, открытые мешки замедлили полет.

– Я крикнул капитану судна и попросил его поймать один из гайдропов, но он ответил, что лучше пойдет мне наперерез, чтобы гайдроп зацепился за такелаж.

Продолжая рассказ, Андре заметил, что полностью завладел вниманием Норденшельда.

– Я понимал, что столь опасный маневр – настоящее сумасшествие. Стоило моему водородному шару оказаться у трубы парохода, как раздался бы взрыв, который стоил бы жизни и мне, и всем, кто находился на борту. У меня не осталось иного выбора, кроме как отказаться от помощи капитана и постараться добраться до суши.

Андре не смог поднять наполнившиеся водой мешки обратно в гондолу и перерезал веревку. Шар разогнался примерно до 29 км в час. И все же этого было недостаточно, чтобы совершить посадку до наступления темноты, а потому Андре перерезал гайдроп с якорем, но оставил несколько других гайдропов, которые касались воды.

– Я заметил, что то поднимаюсь, то опускаюсь, и понял, что частично сдувшийся шар ведет себя на манер воздушного змея. Гайдропы позволяли контролировать высоту полета, не заставляя меня ни сбрасывать балласт, ни выпускать газ. Это значило, что я мог улететь дальше, чем на свободном шаре таких же размеров. Обнаружив это, я сразу понял, что отныне могу летать не только по прихоти ветров.

Норденшельд остановился и повернулся к Андре. На улице, освещенной лишь газовыми фонарями, было полутемно, но сквозь дымку тумана Андре прекрасно видел пронизывающий взгляд исследователя.

– Это именно то, о чем я думаю? – спросил Норденшельд.

– Именно, барон. Полагаю, мне не нужно объяснять, каким образом это скажется на долгих воздушных путешествиях с исследовательскими целями.

Андре продолжил рассказ и описал, как завершил свой 270-километровый полет, жестко приземлившись на одиноком островке, когда Аландское море погрузилось во тьму.

– Посадка была очень жесткой, но дала один удачный результат. Все мои инструменты получили серьезные повреждения, и часы остановились в семь часов восемнадцать минут вечера, показывая, сколько именно длился мой полет. После этого я провел крайне неприятную ночь на острове, где оставался до одиннадцати утра, когда меня наконец заметили с корабля и спасли.

Андре прекрасно рассчитал время: когда он закончил рассказ, мужчины подошли к боковому входу в Академию наук. Норденшельд ненадолго остановился, прежде чем подняться по короткой лестнице, ведущей в его квартиру.

– Я чудесно провел вечер. Рад знакомству с вами. Ваши планы меня потрясли, – сказал он, пожимая руку Андре. – Считайте, что я на вашей стороне. Обязательно сообщайте мне о ходе дела. И рассчитывайте на любую поддержку с моей стороны. Пока же я прощаюсь с вами.

Дверь за ним закрылась, и Андре повернул назад, обрадованный открытой поддержкой и благосклонностью Норденшельда. По пути к дому матери он торжественно сказал себе, что начало его полярной экспедиции положено.

Андре не хотел прослыть мечтателем-идеалистом, и потому Норденшельд стал лишь вторым человеком, которому он в полной мере раскрыл масштаб своего замысла. Всего не знала даже его мать. Он сказал ей, что хочет исследовать Арктику и, возможно, отправится туда на воздушном шаре. Одна Гурли Линдер[3] знала, что он мечтает прославиться, добравшись на воздушном шаре до самого Северного полюса.

Андре понимал, что Гурли никого более не посвятит в его планы, и это объяснялось очень просто: она была женой его близкого друга, а следовательно, раскрыв подробности его мечтаний, она признала бы перед всем стокгольмским обществом, что очень близка с Андре. Дело в том, что Гурли была безнадежно в него влюблена, и Андре прекрасно об этом знал, но оставлял ее любовь без ответа.

Летом и осенью 1894 года пара была особенно счастлива, хотя в глубине души Гурли и подозревала, что другого такого времени уже не будет. Днем они часто гуляли на природе в окрестностях Стокгольма или ходили под парусом среди десятков островов Стокгольмского архипелага, надеясь, что не встретят знакомых. Было очень приятно гулять у всех на виду, но оставаться незамеченными. Гурли была красавицей – высокая, статная, светловолосая,