Книга Лучшая рабыня для тирана - Лаура Тонян

Я зажимаю рот ладонью, сдерживая громкие рыдания.

Она больна. Она не соображает. Она не в своем уме.

Я повторяю про себя это, как мантру. Я должна, потому что иначе возненавижу ее всем сердцем и запрещу навсегда приближаться к нам с Артемом.

— Скажи мне, где вы находитесь, — я стараюсь говорить спокойно, но внутри закипаю от ярости. — Прошу тебя, мам. Не делайте ничего, пока я не приеду, хорошо? Умоляю... — жмурюсь и стискиваю зубы.

— Но батюшка Сергий уже все подготовил...

— МАМА! — вскрикиваю, не сдержавшись. Делаю глубокий вдох и медленный выдох. — Дождитесь меня.

Глава 9

По телефону мы с мамой все-таки не договариваемся.

Сначала она соглашается подождать и обсудить со мной то, какую чертовщину творит… конечно, я ей не так сказала, чтобы не спугнуть. Но все же потом передумывает и просто не берет трубку.

Просто. Не берет. Эту проклятую трубку!

Я вся на взводе, мне даже дышать тяжело. Пытаюсь найти оправдание врачам, позволившим им уйти, но тщетно. Мамино безумство известно на всю больницу! Так почему ей дали увести Артема?!

Виктор Андреевич, наш лечащий доктор, даже сам как-то отвел меня в сторону и настоятельно порекомендовал быть осторожной с «увлечениями вашей матери». Разве я сама этого не знаю?..

Но куда он смотрел?

Хотя, может, Виктор Андреевич отсутствовал, его не было в отделении, вот и не стал никто разбираться, кому можно отдавать ребенка, кому — нет?

Впрочем, родная бабушка же. Отказывать родной бабуле не имеют права. Вот только бы она еще и добра желала своему внуку, а не занималась чепухой, которой имеет все шансы навредить ребенку!

Спустя целых три часа — сколько упущенного времени — мы все-таки встречаемся с мамой и Артемом на станции родного города.

Мать, радостная, с довольной улыбкой и чувством выполненного долга, выходит из переполненной маршрутки №9 и помогает выйти Теме. Заметив меня, племянник отпускает руку бабушки и бежит, чтобы скорей обняться.

— Мой ты хороший! — пытаюсь спрятать истерику, крепко прижимая к себе маленькое тельце. — Все хорошо у тебя? — глажу мою любовь по голове. Глаза у него красивые, голубые и большие. Совсем как у Ренаты…  — Все хорошо?!

— Ну что ты паникуешь? — мама быстрым шагом преодолевает разделяющее нас расстояние. Кладет маленькие базарные сумки у высокой колонны и устало выдыхает, стирая пот со лба. — Ой, жарко там было... в автобусе. Ам-м-м... в маршрутке! — машет рукой, чертыхаясь, и ведет себя абсолютно невозмутимо.

Я стараюсь быть спокойной. Артему ни к чему наши выяснения отношений. Он не должен быть жертвой всего этого негатива. Но еще по состоянию здоровья ему необходимо находиться под постоянным наблюдением врачей, а лучше его как можно реже выдергивать куда-либо.

— Мама, о чем ты думаешь, а?! О чем ты, бл... блин, думаешь?!

— А? Что? — готовится напасть первой. — Материть мать будешь? Ну что? — машет рукой у моего лица. — Что ты на меня так смотришь? Сестру убила, так хоть племяша пожалей, — говорит, отводя взгляд.

Артем влезает в наш разговор, лепеча что-то на придуманном языке, но мама просит его замолчать и смотрит на меня волчьим взглядом. Всю жизнь она устраивала мне войну. Да и Ренате тоже. Мы никогда не были такими же богобоязненными, как мать, а ей это рушило все планы, ведь: «Рожала-то я вас, как рабов божьих, а вы!..»

Может, мне нужно как-то возразить. Наверное, нужно, но я не делаю этого.

Когда чувствуешь себя виноватой столько месяцев, уверенность в этом лишь подкрепляется упреками со стороны.

Да Господи, возможно, мама и права. Я не стану. Не буду ничего отвечать на это.

— Сама-то ты ничем помочь не можешь ему, — напирает мать, но теперь тише, кивает подбородком и взглядом показывает на племянника, катающего по асфальту маленькую игрушечную машину. — Никто не может! Уж сколько лет маемся! Помогла ваша медицина? — спрашивает с вызовом. — Что только с бедным Артемием не делали, — прорывает ее, — сколько дите резать можно?! Создание, творение Божье только Богом спасено может быть! Вот, и отец Сергий со мной полностью согласен... — поучительно сообщает она мне, но я больше не могу слушать этот бред.

Тяжело выдыхаю, едва сдерживаясь, чтобы не начать выдергивать собственные волосы. Она переходит новые границы. Я думала, мы никогда не дойдем до них. Я даже не знала, что они существуют.

— Твой отец Сергий, — выделяю суровой интонаций, — наверное, сам тебе это и внушил, — говорю, облокотившись плечом о колонну.

Женщины, торгующие у станции и зазывающие покупателей на домашние солености, предлагают и нам взглянуть на их ассортимент. В очередной раз мы отказываемся.

— Это вот в тебе, — мама чуть ли не в глаз мне тычет пальцем, — бес говорит. От того, что ты не молишься. Сколько раз я тебе говорила...

— Мама, хватит! — не выдерживаю уже я.

Показываю жестом Артему, что все хорошо, шлю ему поцелуйчик и силюсь не нервничать, не кричать.

— Неужели ты не понимаешь, что нам просто нужные деньги? Много денег, мам. Тогда Артем будет здоров. Нам осталось собрать не так уж много.

Она фыркает с ехидным смешком. Как же я на нее злюсь!

— По крайней мере, большую часть все-таки удалось собрать, — не знаю, зачем продолжаю убеждать ее в правильных, адекватных вещах. Все равно как об стенку горох! Она не хочет слышать. — Благодаря благотворительному фонду, заметь, а не церкви.

Еще одно фырканье — теперь возмущенное.

— А кто этим всем заведует, управляет? — головой и руками она обводит вокруг: землю, небо, людей, магазины, билетные кассы... — Бог в сердцах у людей, вот они и помогают. Только не помогут нашему Артемию деньги эти. И ты там не старайся зря! Не знаю, где работаешь сейчас, ничего не рассказываешь, — ворчит мама.

— Ты неисправима просто, — не на шутку сержусь я.

Она поднимает один из пакетов, достает из него крест, икону, еще что-то. Все пропахло церковным ладаном. А-а... еще бутылка с водой в ее руке.

— Отец Сергий вот что дал. И святую воду, — демонстрирует пол-литровую бутылку. — Ее употреблять с молитвой надо, вот тут, сзади на иконе написано, — напрягает зрение, вчитываясь. — «Господи, Боже мой, да будет дар Твой святый и святая Твоя вода во оставление грехов»…

Нет-нет-нет. Это выше моих сил. Иногда я немного завидую Ренате, что ей больше не нужно терпеть нашу сумасшедшую мать.

— Прекрати, ты слышишь?! — игнорируя испуганный взгляд Темы и внимание уличных зевак, я встряхиваю маму за плечи.

Крест и икона падают на пол, удержать ей удается только воду.

— Успокойся! Прекрати! Хватит!