Книга Сахарная кукла - Соро Кет

То, что Джессика станет его женой, его не особенно возмутило. Он был из Штрассенбергов, жениться по любви им не полагалось. Спасибо, хоть, не одна из Штрассенбергских кузин! Красота в их роду, по большей части, доставалась мужчинам. Женщины были мелкие, худосочные с широкими бедрами и ногами, похожими на ножки рояля. Джессика же была дальней родственницей матери. Красавицей, как почти все девушки Ландлайен, которых он встречал. И Джессика хотела выйти именно за него.

Ей было около пятнадцати, но выглядела девушка много старше. Развитие у Ландлайенов начиналось с роста груди и когда Джессика выходила в свет, самые ярые противницы ранних браков, шептали, что девочке уж пора. Хотя бы для того, чтобы их мужья не посворачивали себе шеи!

Маркус был единственным, кто считал, будто Джесс – мала.

В последний раз, когда он выталкивал ее из своей постели, так и не овладев, Джесс закатила истерику. Да такую, что прибежали не только слуги, но и Лизель.

– Она сумасшедшая, – сказал Маркус, когда мать с трудом уложила Джессику, подсыпав ей чего-то в стакан. – Я не хотел тебе говорить, но это не первый раз, когда она… ммм… пристает ко мне.

– Она влюблена в тебя, идиот проклятый!

– Да ей четырнадцать!

– Ей почти шестнадцать. Я в ее возрасте уже носила тебя… а твой отец вовсю тратил мои деньги. Мои, заметь! Деньги своей жены, а не своей матери!

– И что? Ты забыла, чем все закончилось?! – взвился он.

Мать улыбнулась, сбавила тон и принялась объяснять, что рожать в наше время не обязательно. Даже наоборот… Но девочка уже взрослая и готова. Если он дал согласие на помолвку, очень глупо отказывать ей в любви. Не хочет же он, чтобы Джесс пошла получать подростковый опыт в других местах?..

Маркусу было плевать, куда пойдет Джессика. Судя по ее ловкости, она могла этот опыт преподавать!

– Пускай уходит, – заявил он. – Тем лучше для нас обоих.

Такие женщины до добра не доводят. Стоит поддаться раз, и ты уже никогда не вылезешь из ее кровати, забыв про все остальное. Маркус не хотел забывать. Тогда он все еще в себя верил…

– Я это вижу иначе, – сказала Лизель, не глядя ему в глаза. – Если Джесси уйдет, ты уйдешь следом, милый. Тебе уже тридцать два. Пора бы признать, что в искусстве ты полный ноль и думать, на что ты будешь жить дальше.

– Что?.. – он осип. – Ты меня выгонишь из дома?

– Я нашла тебе жену, идиот! Красивую и с деньгами. Так не просри ее!

Мать встала. Холодная и презрительная, какой бывала всегда, когда речь шла о нем и его картинах.

– Фредди, – сказала она, – унаследовал красоту и шарм отца, ты же – его никчемность. Если спать с Джессикой – это для тебя слишком, ты будешь спать под мостом.

– Ты слышишь, что ты несешь?!

– Видит бог, я сделала, что могла. Я не могу и спать с ней вместо тебя!..

Джессика лежала в постели и явно ждала его. Очень напряженно ждала. Маркус обреченно опустился на край кровати. После смерти отца, – когда, промотав наследство жены, он стал набирать кредиты, – они буквально, – остались нищими. Мать была жесткой, но Маркус прекрасно помнил первого отчима. Его блестящую лысину, его брюхо, его торчащие из ушей пучки волос. И мать с застывшим лицом, на котором замерзшим озером сверкала улыбка. Он был хорошим парнем, даже отличным. Он был им с братом хорошим отчимом и Маркус посылал ему открытки на Рождество, пока господин Вальденбергер не умер, но… как мужчина, он был ужасен.

Мать расписала в подробностях через что ей пришлось пройти. И чуть ли не силой вытолкала за дверь. Заставила идти в спальню Джессики.

– Джесс, – сказал он, почти умоляюще. – Ну, зачем тебе это, Джесс?.. Ты такая красивая, такая молоденькая…

– Мне нравятся мужчины постарше, – свирепо сказала Джессика, упрямо глядя мимо него.

И что-то в ее глазах напугало Маркуса. Это были глаза одержимой. Глаза его матери, когда она рассказывала про то, как Хорст Вальденбергер потел и хрипел на ней… Чего он, Маркус, хотел от Джессики? Уговорить ее беречь себя в чистоте, пока сам он пачкает холсты в мастерской?.. Сказать, что просто ее не хочет? Что он художник и остальное просто не для него?

Да Джесс порвет его на куски!

Как критики – последнюю из его работ. Он слышал, на что способны отвергнутые женщины и кое-что вдруг щелкнуло у него в мозгу. Альфред… Спал ли он с дочерью? Или, он отказал? В том, что Джессика способна хотеть отца, Маркус отчего-то не сомневался.

Не просто хотеть; преследовать!

Все в голове смешалось. Он выпил прежде, чем к ней прийти. Любимое пойло матери, туманило с непривычки мозг. Джессика была Гретхен, Джессика же была Лилит…

– Ты такая красивая, – признал он, надеясь, что что-то в нем шевельнется и та Другая, Чужая, покинет его голову навсегда.

– Тогда почему ты меня не хочешь?

– Я художник, – невпопад ляпнул он.

Джессика крепко сжала зубы.

– Позволь написать тебя!.. – сказал Маркус первое, что пришло на ум. – Обнаженной… Пожалуйста! Прошу тебя, позволь написать тебя ДО всего…

Это ее, похоже, чуть взволновало.

– Меня? Но я никогда не пробовала позировать…

– Я тоже много чего не пробовал, пока не решился на первый раз! Я художник, ты понимаешь?.. Для меня рисовать, все равно что любить… Позволь написать тебя, позволь мне любить тебя по-моему… Хорошо? Позволь мне налюбоваться… Потом… я так боюсь тебя разочаровать. Дай мне привыкнуть к тебе.

Не давая девушке осознать, Маркус схватил ее за руку и поволок на чердак. Он был почти что уверен, что если и там не сможет, то он нигде не сможет. И никогда. Она была красивее, чем любая женщина. Даже Марита!.. Но он не хотел ее. Если быть совсем честным, он даже Мариту не хотел. Лишь любил: бессловесно и безответно.

Фредерик вернулся примерно через неделю после того, как Джессика начала позировать.

Он возмужал, но выглядел много моложе брата. В Эссене он увлекся качалкой и солнечными ваннами, отчего стал похож на пулбоя, но даже Маркус не мог отрицать, что Фредерик красив. Он был всем тем, кем он, Маркус не был. И Маркус с горечью мусолил в голове мысль, что это Фреду следовало остаться. В семинарию следовало идти ему.

Мать была права.

Писать он мог бы и в церкви, а целибат был бы добровольным не мучительным… Маркус все еще смотрел на Фредерика и мать, когда в гостиную неровно и крадучись, вошла вернувшаяся из школы Джесс.

Она резко встала.

Тихо охнула, словно напоролась на невидимое стекло. Фредерик не договорил. Он обернулся с задранным до плеча рукавом футболки и тоже замер. На миг Маркусу почудилось, что воздух в гостиной стал вязким, словно персиковый сироп: Джессика увидела Фредерика, Фредерик заметил ее.