Книга Ход слоном - Бахтиар Ахмедханов

Сигарета в пачке осталась только одна. Причем надломленная у самого фильтра. Я никогда не мог понять, почему последние сигареты в пачке часто ломаются, если их вообще не трогали. Не иначе, одно из многочисленных проявлений вселенского закона подлости.

В этом баре сигарет не продавали, и я в сердцах выматерился. Подозреваю, сделал я это не совсем про себя, потому что услышал легкую нотку укоризны, прозвучавшую в низком и мягком, словно кошачьем, голосе, проурчавшем прямо у меня за спиной:

– Какая экспрессия! Только зачем же так расстраиваться, Альберт Эдуардович? Подумаешь – сломалась сигарета! У меня с собой целых две пачки, так что, если вы не против, будем курить мои. Кстати, меня зовут Анна Сергеевна. А лучше просто Анна.

5

– Как видишь, Алик, работа не пыльная, но ответственная, – заканчивая инструктаж, ровно, словно читая по написанному, говорил Бунин. – Если справишься, буду ставить вопрос о повышении зарплаты, и весьма существенном. Если же нет… Хотя никаких «если» быть не должно – не в наших с тобой интересах, так?

Пассаж о «наших с ним интересах» прозвучал пугающе двусмысленно. По-хорошему, никаких общих интересов у нас ним не было и быть не могло. Это в заводском цеху или редакции газеты все, независимо от того, начальник ты или подчиненный, заняты производством общего продукта. А в нашем с Аркашей случае я даже не знал, что считать «продуктом». Обеспечение безопасности? Что-то непохоже.

Короче говоря, мне предстояло выполнять смешанные функции шпиона и тюремщика. Причем я был далеко не уверен в том, что моя новая работа безупречна с точки зрения действующего законодательства.

Мои должностные обязанности в аркашином изложении выглядели так: неотлучно находиться рядом с объектом охраны, отслеживая, но не пресекая возможные попытки объекта вступить в контакт с третьей стороной. При этом мне следовало максимально быстро и эффективно наладить личные взаимоотношения с объектом, войти к нему в доверие и стать чем-то вроде незаменимого компаньона. О содержание всех наших бесед я должен подробно и ежедневно докладывать Аркаше в письменной форме. К докладам следовало прилагать краткий отчет о поведении объекта в течение дня.

Всю эту писанину будет каждый вечер забирать доверенное лицо Аркаши по имени Тимур, а в случае срочной необходимости мне надлежало связаться с начальником по мобильному телефону, который мне выдадут и по которому звонить куда бы то ни было еще категорически запрещалось.

Жить мне отныне предстояло в подмосковном пансионате, примерно в полутора часах езды от города. При этом мне полагался один выходной день в неделю, который я был вправе использовать по своему усмотрению. Строгим условием было неразглашение всего, что связано с моей новой работой: ее характер, место, имена людей – словом, атмосфера полной секретности.

– А своим алкашам из подъезда, – на полном серьезе и без намека на смех инструктировал меня Аркаша, – можешь сказать, что познакомился с хорошей женщиной и на время переехал к ней на другой конец Москвы. А домой приезжаешь раз в неделю – проверить, что и как. Нормальная легенда, но если у тебя есть лучше, то предлагай. Обсудим.

Ничего лучше у меня не было, впрочем, как и хуже. Я так обалдел от всего услышанного, что только молча хлопал глазами и курил сигарету за сигаретой. От утренней бодрости не осталось и следа. Вот тебе и средний класс, думал я растерянно. Вот уж правду говорят: деньги просто так нигде не платят. Да и две тысячи долларов уже не казались мне такими большими деньгами как тогда, в ресторане.

– Вопросы есть? – глядя на меня в упор своими водянистыми в красных прожилках глазами спросил Аркаша.

– Пока только один. Кто объект? Иностранный шпион что ли?

– Алик, ты что, выпил с утра, мой хороший? – без тени улыбки пошутил Аркаша. – Ну кто доверит тебе иностранного шпиона? Твой объект – старая, выжившая из ума баба, которую… нет, от которой нужно оградить все остальное человечество, чтобы она не наломала дров, а если точнее – не устроила катастрофу глобального масштаба.

– Да я все понимаю, – примирительно сказал я, – кроме одного. Как старая баба, тем более выжившая из ума, может устроить глобальную катастрофу?

– Правильный вопрос, – похвалил меня начальник. – А теперь слушай меня внимательно. Когда-то, еще при царе Горохе, она работала в одном московском НИИ. Ты, конечно, помнишь, сколько в советское время было в Москве таких институтов и заводов. Их еще называли «почтовыми ящиками» или «сундуками». Но тот НИИ, где работала твоя тетка, был закрытее всех остальных вместе взятых. Это был, образно говоря, сундук из сундуков. Попасть туда на работу было очень сложно, потому что брали только лучших из лучших – это тебе не сейчас, когда звания академиков за деньги бандиты покупают. Но уволиться оттуда было еще сложнее. Как правило, только ногами вперед.

– Режим, – продолжал Аркаша, – там был такой, что даже для поездки в Москву требовалось особое разрешение. А сам институт, хотя и назывался московским, но располагался в подмосковном лесу, за колючей проволокой и тем, что на специальном языке называется «санитарной зоной», которую охраняли солдаты. Объект представлял собой закрытый городок, где для счастья имелось все, кроме личной свободы. Продукты в магазинах были любые, шмотки как в Европе и безо всякой очереди, поликлиника и школа тоже совсем не совковые. Отдыхать в отпуск можно было ездить только внутри Союза, но и в Сочи отпускников возили организованно и на автобусах со специальным сопровождением. Словом, коммунизм. Рай за колючей проволокой.

– Но ведь сейчас ничего такого больше нет, – робко вставил я, ерзая на жестком стуле, накрытом какой-то столетней вязаной крючком дрянью. Эта штука без конца сползала, и мне приходилось все время привставать и водворять ее на место. Сколько же задниц сидело на этой самой салфетке, чтобы так ее вытереть, думал я, слушая страшный аркашин рассказ.

Про такие «сундуки» я много слышал и читал, хотя ни с кем из работавших там людей никогда не сталкивался, кроме одной странноватой и при этом очень доброй девушки, с которой познакомился лет сто тому назад в Крыму. Там она лечила целую кучу болезней, главным образом, женских и нервных. Вот она – цена несвободы.

– Такого нет, – все так же серьезно ответил Аркаша. – Есть, наверное, покруче, но это не наша тема. Продолжаю. После развала Союза остались люди, которые там работали. Понятное дело, что если бы не перестройка, то никому из них не светили бы не только поездки в дальние страны, но даже и на Золотые пески в Болгарию. Сейчас стало посвободнее. Тех, кто не был в курсе каких-то важных секретов, больше здесь не держат. Кто-то из них уехал из России, кто-то нет.

– Но вот те, кто действительно много знает, долго были невыездными. Но сейчас, я думаю, уже нет – слишком много прошло времени. Наверху считают, что за это время наука успела так далеко уйти вперед, что секреты, которые они знали, уже больше не секреты. И очень ошибаются. Среди ученых того поколения есть люди, знания которых поистине бесценны. Большинство из них продолжают работать – если есть силы, конечно.