Книга Хоттабыч под прикрытием - Татьяна Богатырева

Нюська горестно вздохнула, жалея о потерянном сне, но согласилась, что публика в поисках клада — только помеха.

Дом мы покидали на цыпочках, чтобы не разбудить хозяйку. Как и следовало ожидать, спала уже вся улица, в окнах не горели огни, разве что с соседней улицы доносились нетрезвые вопли про милого, спустившегося с горочки.

— Этот стон у нас песней зовется, — проворчала я, а Нюська солидарно вздохнула:

— Зато, смотри, луна какая. Каждую кочку видно! Можно было и фонарики не брать. Ты, кстати, взяла?

Я молча протянула Нюське налобный фонарик, уж не помню за каким надом купленный через Алиэкспресс. Вот и пригодился. А вот лопаты мы оставили дома. Все-таки сперва не помешает осмотреться. Пусть Нюська найдет, где должен быть клад, а уж я его потом подброшу.

— Ты о чем задумалась? — подозрительно спросила сестрица, знакомая со мной слишком давно, чтобы не почуять подвох.

— О луне, — честно соврала я. — Ночь, луна, на развалины идем — самое время рассказывать страшные истории. А?

— Это какие, например?

— Да хоть про нашу усадьбу. Вот слушай!

И я начала пересказ исторических событий. Усадьба Преображенских не просто так считается проклятым местом. Тут и до войны всякое творилось, а после войны и вовсе наступил белый полярный лис.

Призрак графини (или кто-то, убедительно под него маскирующийся) выгнал из поместья сначала правление колхоза, затем Дом Культуры и ЗАГС.

Последней в усадьбе затеяли овощебазу. Директора прислали из самого Ленинграда. Товарищ Вонюков приехал и взялся наводить шороху. На предупреждения местного населения, что по ночам в усадьбе неспокойно, прореагировал в духе истинного коммуниста. То есть вооружился томиком стенограмм ХХ съезда КПСС, портретами Ленина и Горбачева, двумя бутылками водки, выставил на стол Большую Печать — и остался на ночь караулить овощебазу. Чтобы доказать, что нечистой силы не бывает, а все страшилки и пугалки — суть происки местных лодырей.

На рассвете следующего дня товарища Вонюкова вместе с томиком стенограмм и партбилетом (правда, без штанов) нашел пастух. Где-то в овражке за колхозным выпасом. Портреты вождей и Большая Печать так и остались на директорском столе, а кабинет — распахнутым настежь.

Пастух милосердно напоил директора Вонюкова самогоном и привел к правлению колхоза. Товарищ директор по дороге то цитировал особо проникновенные места из речей Горбачева, то вяло отбивался от какой-то английской комиссии, утверждая, что не брал чемодана с миллионом! И что товарищ графиня зря возводит напраслину, он чист перед народом и партией!

— …и пока его вязали санитары, так и орал — отстаньте, товарищ графиня! — с выражением продолжила я. — Не брал я вашего супружеского долга, Марксом и Энгельсом клянусь, не брал! А когда к нему подошла товарищ медик, грохнулся на землю, забился в конвульсиях и давай еще громче: а, все леди делаю ЭТО! Спасите-помогите, сам сдамся в ОБХСС, только не отдавайте графине!

Хорошо, что колхоз спал. А то точно кто-нибудь бы заинтересовался, что за дуры ржут в ночи, топая к проклятой усадьбе.

История английского призрака как-то сама собой переросла в свежесочиненную легенду о местных оборотнях. В погонах. Оборотни завелись после овощебазы, когда ОБХСС приехало проверять деятельность товарища Вонюкова, напилось геномодифицированного самогона и мутировало.

— И с тех самых пор бродят тут, понимаешь, по ночам и всех спрашивают: где Большая Печать? Где Печа-ать? У-у! — вдохновенно провыла я.

И тут из кустов боярышника, которым заросли обочины дороги, послышался шорох. Нет, не так. Громовой шорох. Мы с Нюськой подпрыгнули и, не сговариваясь, припустили вперед по колдобинам. Позади топало и пыхтело. Очень страшно.

Правда, шагов через десять я таки обернулась… Нюська — тоже, мы с ней постоянно вот так сталкиваемся лбами, когда тянемся за солью-ложкой-газетой-последней печенькой.

Дорогу переходил ежик. Матерый такой ежище, кило на пять, с мышью в зубах.

— Так вот ты какой, оборотень в погонах, — простонала я и едва не села на дорогу. От смеха.

— Трусихи мы с тобой, Преображенская. Ежиков боимся, — с каким-то подозрительным удовлетворением заявила Нюська. — Как настоящие барышни.

Я едва удержалась, чтобы не закатить глаза. Нашла же Нюська время поминать Шариковские заходы о ее неженственной кобылистости! Дура.

— Вперед, барышня не-крестьянка, — изобразила я Ленина, Перстом Указующего. — Я ежиков не боюсь. И вообще!

Правда, на всякий случай мы взялись за руки. И продолжили рассказывать, на сей раз — анекдоты. Большей частью — остро нуждающиеся в услугах барберов, ну и что!

Зато хватило их до самого родового гнезда — то есть до запертых на ржавый замок ворот и древнего забора из шлакоблоков. Частично обвалившегося, и вообще, кажется, только и ждущего момента обрушиться окончательно.

Нюська потопталась на месте и неуверенно посмотрела на меня. Я — на нее. Понятно было без слов, что если тут такой забор, то и наверняка внутри все дышит на ладан. И хотя луна светила яркая и полная, как нарочно для оборотней в погонах — все-таки не белый день. Споткнешься о камешек, приложишься о другой — и привет ненайденному кладу! А дома мягкая подушка, одеялко и ровный пол…

Ну уж нет!

Заявить, что клад гораздо лучше одеяла, и вообще, зря, что ли, у нас фонарики, я не успела. Откуда-то из-за забора донеслись звуки… Совсем не ежиные! Любимой горелкой клянусь — звуки ударов, потом — задорный матерок. О, нет-нет, двум девушкам совершенно нечего делать там, где дерутся!

— Нюсь, — зашептала я, тревожно глядя на сестру. — Пойдем-ка отсюда. Завтра придем, слышишь?

Может, я бы ее и уговорила. Но за забором застонали. Слабо, но Нюська тут же вспомнила, что давала клятву Гиппократа. Хотя, убейте меня — но там ни единого словечка нет о том, что доктор должен кидаться в каждую драку!

— Стой здесь! — шикнула она на меня страшный голосом и нырнула в заборную дыру.

И захрустела ветками прочь. Я даже не успела возмутиться вдогонку — так я и оставила ее одну! Юркнула в дыру следом за Нюськой, завертела головой, но сестрица как сквозь землю провалилась! Точнее, за кусты, вымахавшие тут в ее рост и отбрасывающие длиннющие тени.

Тьфу, вот ведь пакостное местечко!

Ладно, Нюську я не вижу, значит, пойду на шум! Ведь она-то пойдет туда же!

Приняв это непростое решение, я включила фонарик и едва не заорала — темноту запущенного парка прорезал луч инфернально-красного света. Мать моя! Какой китайский идиот додумался поставить в фонарь красные светодиоды!

Впрочем, если я перепугалась — то есть шанс напугать и тех придурков, что дерутся за кустами.

Так что, недолго думая, я завыла. Громко, от души. С переливами. Пригодился мой вокальный талант, от которого еще в детском садике у воспитателей уши вяли.