Книга Инферно. Последние дни - Скотт Вестерфельд

Ее слова заставили меня зажмуриться. Что-то огромноедвигалось через мое тело, отчасти болезненное, отчасти возбуждающее. Я даже несразу догадалась, что это, так давно оно ушло.

Изгибаться и поворачиваться… растекаться вдаль и охватыватьлюдей, затоплять их собой — мой голос бурлит и возбуждает, наполняя воздух.

Я хотела петь снова…

И медленно вздохнула. Что, если это по-прежнему будетпричинять мне боль, как все, кроме Зомби и тьмы? Нет, сначала нужно испытатьсебя.

— Можешь сделать для меня кое-что, Перл?

— Что угодно.

— Скажи мое имя.

— Дерьмо, это невозможно. Лус пришибет меня.

Я снова почувствовала запах страха Перл и услышала, какЗомби на мягких лапах пятится ко мне. Он вспрыгнул на постель, теплый, явновстревоженный. Я открыла глаза, стараясь не щуриться от света свечи.

Перл тоже встревожилась, прямо как Зомби — потому что Лусникогда не позволяет ему выходить отсюда.

— Она сказала, что пение — это будет хорошо. Но твоеимя? Ты уверена?

— Не уверена, Перл. Поэтому ты и должна сделать это.

Она сглотнула.

— Ладно… Мин.

Я фыркнула.

— Блестящая, вонючая Перл. Ты что, даже не в состояниипроизнести его целиком?

Некоторое время она пристально смотрела на меня, а потомнегромко сказала:

— Минерва?

Я вздрогнула — по привычке, но болезнь не вернулась. ПотомПерл снова произнесла мое имя, и я ничего не почувствовала. Ничего, кромеоблегчения. Даже Лус никогда не удавалось такое.

Ощущение было странное и великолепное, греховное, словносигарета после урока вокала. Я закрыла глаза и улыбнулась.

— Как ты? — прошептала Перл.

— Прекрасно. И я хочу петь для твоей группы, Перл. Тыведь принесла музыку?

Они кивнула и улыбнулась.

— Да. В смысле, я не была уверена, что ты… Но мызаписали по-настоящему крутой рифф. — Она достала из кармана маленькуюбелую полоску пластика и начала разматывать намотанные на нее наушники. —Это всего лишь после одного дня репетиции… ну, шести лет и одного дня… но покаслов нет. Можешь написать их сама.

— Да, я могу написать слова.

Слова были первым, что вернулось. Под кроватью лежалиисписанные каракулями блокноты, наполненные всеми моими новыми секретами.Новыми песнями о бездне.

Держа в руке адаптер, Перл оглянулась в поисках моей стерео.

— Я разбила ее, — сказала я.

— Свою «Бэнги Олафсен»? Она же тяжелая. — Перлнахмурилась. — Скажи, ты, случайно, не выбросила ее из окна?

Я захихикала.

— Нет, глупенькая. Спустила с лестницы. — Япротянула ей руку. — Иди сюда. Мы можем вместе послушать. — Онапомедлила мгновение, оглянувшись на дверь. — Не волнуйся, Лус давновнизу. — Сейчас она была на кухне, готовила мою ночную ботанику. Я слышаларокот воды в трубах, ощущала запах процеженного чая из чеснока имандрагоры, — Она достаточно доверяет тебе, чтобы не подслушивать.

— А-а… Ну, тогда ладно.

Перл сунула адаптер в карман и сделала шаг вперед. МерзкаяВещь злобно смотрела на меня из ее руки.

— Но ты должна положить эту вещь на пол, —добавила я.

Она остановилась, и я снова почувствовала потный запах еестраха.

— Ты не доверяешь мне, блестящая Перл? — Яприщурилась, глядя на нее. — Ты же знаешь, я никогда не съем тебя.

— Ну… да… — Она сглотнула. — И на самом делеона вовсе не угрожает тебе, Минерва.

Я снова улыбнулась при звуке собственного имени, и Перлулыбнулась в ответ, окончательно поверив, насколько мне лучше. Она опустиласьна колени и положила Мерзкую Вещь на пол так бережно, словно та моглавзорваться.

Сделав глубокий вдох, она размеренными шагами началапересекать комнату. Зомби отодвигался по мере того, как она приближалась, и япочувствовала на ее кедах запах кошачьей мяты. Вот почему он так нервничал. Онапахла, как его старые игрушки, которые он теперь ненавидел.

Он спрыгнул, чтобы обнюхать Мерзкую Вещь, которая внезапнопревратилась просто в старую куклу. На полу она выглядела безжизненной,сломленной и почти не мерзкой, как раньше.

Новая волна облегчения прокатилась через меня. От одноймысли о пении я становилась сильнее. Даже свет свечи не так резал глаза.

Перл села рядом со мной на постель. Сейчас музыкальный плеермерцал в ее руке. Я увидела на нем рисунок яблока[22] и сноваслегка вздрогнула вспомнив, что все же вышвырнула кое-что из окна — восемьдесятгигабайт музыки, которые пахли мальчиком, подарившим ее мне.

Перл дрожащими пальцами заправила мне волосы за ухо. Яосознала, какая я грязная, пусть даже каждую субботу Лус заставляла меняпринимать душ.

— Я ужасно выгляжу? — Я не видела себя… двамесяца, если сейчас август.

— Нет. Ты по-прежнему прекрасна. — Она улыбнуласьи вставила один наушник в свое ухо. — Может, немного похудела. Лус некормит тебя?

Я улыбнулась, вспоминая все сырое мясо, которое съела наланч. Бекон холодный, соленый, только что вынутые из пластика полоски ещеслипаются. И потом цыпленок; я слышала, как Лус свернула ему шею на заднемдворе. Его тут же ощипали, и вся кожа была в пупырышках. Какой горячей, какойживой ощущалась в горле его кровь! Но я по-прежнему была голодна.

Когда в мерцании «Apple» Перл наклонилась вперед, я увиделапульсирующую жилку на ее горле, и зверь внутри меня заворчал.

«Нельзя есть Перл», — напомнила я себе.

Она протянула мне второй наушник, и я тоже вставила его. Сразделяющего нас расстояния всего в несколько дюймов мы поглядели друг другу вглаза, связанные раздваивающимся белым шнуром. Это было странно и вызывалосильные ощущения — никто, кроме Лус, не осмеливался подходить так близко ко мнес тех пор, как я укусила этого глупого доктора.

Я чувствовала в дыхании Перл запах кофе, чистого пота летнейжары и обособленный от него потный запах страха. Зрачки у нее были огромные, итолько по этому признаку я вспомнила, что в комнате темно. Сейчас моя жизньпроходила во мраке.

Между ее верхней губой и носом, во впадинке размером сноготь, что-то влажно поблескивало. Я наклонилась, испытывая желание слизнутьэту влагу, попробовать, такая ли она соленая, как бекон…

Но тут она включила плеер — и музыка хлынула в меня.

Она началась внезапно — черновой монтаж, буквально посредитакта, — но рифф был слишком дерзок, чтобы волноваться из-за такихпустяков. Одна гитара рокотала понизу, прямо как басовая часть, кто-то играл тремяне слишком умелыми пальцами. Вторая гитара играла выше, исполненнаябеспокойной, шумной энергии, обольстительно нервно.