Книга Последнее семейство в Англии - Мэтт Хейг

– Боюсь? – сказал Лир. – Боюсь? Отъебись. Хуй тебе, я ничего не боюсь, ёб твою мать.

– Прошу, не соизволишь ли ты следить за речью? – Продолжил Генри. – Мы лабрадоры.

– Мне насрать, будь вы хоть блядским призраком Лесси, честно говоря, ёб твою мать. – Лир приблизился к Генри, увеличиваясь в размерах.

– А почему ты чувствуешь, что тебе нужно вести себя так агрессивно? Разве ты не должен посвящать время заботе о хозяине, не беспокоясь о других собаках в парке? – Генри уже явно испытывал удачу. Зловещий рык исходил откуда-то из глубины массивного корпуса Лира. Я отступил на пару шагов назад и начал нюхать почти лишенный запаха островок травы. Утренний ветерок доносил до нас далекие голоса Адама и Мика, которые, очевидно, еще не замечали нашей проблемы.

– Ты, нахуй, не понимаешь?

– Нет, не понимаю. Поэтому и спросил.

Я ощутил, что Лир отвернулся от Генри и теперь смотрел на меня. Возможно, я был более аппетитным завтраком.

– В смысле, – сказал он. – Взгляните на себя. До какого блядского уныния дошел этот вид?..

Я посмотрел на Генри в недоумении.

– Взгляните на себя: ебать, вы бессильны хоть что-то сделать. Думаете, можете изменить все взмахом хвоста или сентиментальным взглядом? Не смешите меня, ублюдки. Я вам скажу, жизнь ебать как сложна. Там псы едят псов. Ты либо добыча, либо хищник, как ни крути. Людям тоже насрать. Вообще-то, это они забирают наши силы. Они хотят надеть намордники на тех, у кого осталась гордость. Но, видите ли, мой хозяин другой… – Он оглянулся на своего владельца, бледного мужчину с бородой, стоящего в нескольких шагах позади. – Он никогда не наденет на меня намордник, потому что понимает…

– Лир, – крикнул хозяин, вразвалку подходя к нам. – Фу.

Ротвейлер рыкнул на прощание и послушно потрусил к хозяину.

– Чуть не попались, – сказал я, вернувшись к Генри.

– Вообще-то нет, – понюхал воздух Генри, – у этой беседы есть мораль. Не наша мораль, конечно, но все же мораль. Похоже, его не затронули спрингеры. И он не такой уж психопат, каким хочет казаться.

– Сомневаюсь, – это был не мой голос. Он принадлежал Джойс, ирландской борзой, с которой мы часто болтали в парке. Она появилась из кустов слева. – Я видела его, парни. Он форменный идиот, вот он кто.

Она стояла перед нами, вся в листве и земле. Хотя ее шерсть была спутанней, чем обычно, она все еще была необычайно красива. Мы уважали Джойс и ценили ее рассуждения. Она знала о парке то, что нам никогда было не узнать самим, многие тайны. И в отличие от других бездомных, которых мы часто встречали, она никогда не пыталась нас пристыдить или принизить наши заботы о Семье.

– В смысле? – спросил я.

– Что ж, я скажу. Я скажу, как на прошлой неделе он грозился убить маленького йоркширского терьера. Терьера, песик правый. Меньше его в сто раз. Он мог заглотить его целиком. Чем грозила эта мелочь такому зверю, парни? Скажите. Бедного терьеришку затерроризировали, простите за каламбур. Да, затерроризировали.

– Так что случилось? – уточнил я, бездумно писая на землю, еще пахшую ротвейлером.

– Ничего. Но только потому, что хозяин ротвейлера велел ему отойти. Говорю вам, если в парке произойдет нападение, вы знаете, куда смотреть…

– Генри!

– Принц!

К нам шли хозяева. Генри, казалось, хотел, чтобы Джойс закончила фразу. Но вместо этого она сказала:

– Я пойду, парни. Увидимся. – И исчезла в завесе кустов, как всегда, когда приближались люди.

– Мы продолжим урок завтра, – сказал Генри, ничуть не задетый всей этой перепалкой с ротвейлером.

– Ладно, – ответил я, когда Адам взял меня за ошейник. – Увидимся.

И по дороге домой я уже думал о следующем уроке. Я вдыхал утренний воздух: выхлопы машин, запахи бумаги, в которую заворачивают картошку-фри, кошачьего дерьма – и пытался осмыслить их. Я вдыхал глубже. Я мог различить Генри, Лира, Джойс – их запахи были еще уловимы в утреннем воздухе. Когда мы завернули за последний угол, я все еще чуял другие парковые запахи. Они остались со мной, крепкие, как никогда. Мерзкие, вонючие. Беличья кровь, человечья рвота и еще какой-то запах. Влажный и тяжелый. Что-то, что я не мог разобрать. И все же мне казалось, что этот непонятный запах и есть ключ.

Эта мысль оставалась со мной весь день.

Если бы я смог понять, я бы смог предсказать будущее.

Я бы смог предотвратить плохие события.

Я бы смог защитить Семью.

ПАКТ ЛАБРАДОРОВ:

Сопротивляйтесь спрингерам

Спрингер-спаниели – угроза нашей миссии. Они больше не считают себя хранителями человеческого Семейства, они показали, что готовы сидеть и смотреть, как оно рушится. Более того, крамольная пропаганда, которая поддерживала Восстание спрингеров, теперь влияет и на другие породы.

В частности, вот ключевые аспекты поведения спрингеров, которым следует сопротивляться любой ценой:

– выдирание поводков

– игнорирование сигналов опасности

– злоупотребление добротой и щедростью наших людей-хозяев

– неспособность овладеть собачьим даром тайной дипломатии

Лабрадорам рекомендуется избегать любого контакта с этой породой гедонистов и дебоширов. Если приближается спрингер, отвернитесь от него. Если почуете его запах, пометьте это место сверху.

Лабрадоры никогда не будут терпеть безрассудный спрингеризм.

Мы никогда не ослабнем.

Наш долг восторжествует.

вздох

Адам вздохнул, и вздох длился так долго, что он почти перенес все, что стояло на кухонном столе, в посудомоечную машину, пока выдыхал.

Во время вздоха Шарлотта со скрипом отодвинула свой стул, встала и вышла из комнаты, попутно печатая в телефоне.

Стол был чист, Адам затянул галстук и посмотрел на меня, спрашивая:

– Что мы сделали, чтобы заслужить это?

Он покормил меня. Моя миска тушенки и печенья.

Собачий обед.

Собачий завтрак.

Я с жадностью его проглотил.

Снова утренние звуки наверху: шаги, которые соревнуются друг с другом. В доме становилось все громче, как в те утра, когда Кейт пошла на работу в сувенирную лавку, когда она присоединилась к остальным членам Семьи, что готовятся к трудовому дню. Шум достиг оглушительного апогея, когда все, друг за другом, вытанцевали вниз и захлопнули за собой входную дверь.

Хлоп. Хлоп. Хлоп. Хлоп.

Последний хлопок – и дом как никогда тих. Я вернулся в свою корзинку, устроился, вылизал лапы, и тишина словно говорила со мной. Была ли это собачья интуиция или бред, я не знал. Но казалось, она говорит мне, что этот ритуал, ритуал, который наскучил мне, но в тоже время был в сладость, не выживет. Внезапно вся комната оказалась наполнена тайнами, скрывающими высшее знание в каждом предмете. И это чувство оставалось со мной какое-то время, пока я не решил лаять весь остаток дня. Чтобы заткнуть эту тишину и непрошеные предвестия.