Книга Побег - Бекс Хоган

Однако пока я обрабатываю кожу вокруг раны соленой водой, стараясь очистить ее от грязи, прежде чем вправлять кость, к нам шаркающей походкой приближается Миллиган и отпихивает меня в сторону.

– Ты что делаешь?

Я снова обрисовываю суть предлагаемого лечения, и Миллиган щурит свои глаза-бусинки.

– Разве я ничему тебя не научила? – спрашивает она раздраженно.

Без лишних слов хватает Амоса за запястье, подтягивает к своему грязному верстаку, кладет на него окровавленную ладонь, раздвигает ему пальцы и одним кривым взмахом колуна обрубает тот, что мешает. Амос орет от боли, но Миллиган удерживает его, хватает с огня кочергу и прижигает обрубок.

Я в шоке и не могу пошевельнуться. Теперь я точно вспомнила, почему перестала приходить сюда.

– Ступай, – говорит Миллиган Амосу, выводя его из комнаты.

Подозреваю, что, добравшись до койки, он рухнет на нее без сознания. Если вообще доберется.

Теперь ее внимание обращено на меня. Лицо у Миллиган землистого цвета, поскольку она почти никогда не выходит из своей каюты, вечно занятая всякими неприятными опытами. Она настаивает на том, что должна пить ром на рабочем месте, и оттого ее дыхание постоянно отягощено запахом алкоголя. К счастью, сегодня мое увечье не позволяет мне его прочувствовать.

– Чего тебе понадобилось?

– Чего-нибудь для носа.

Миллиган хватает меня за подбородок, поворачивает мое лицо в одну сторону, потом в другую и ворчит:

– Сломан.

– Да, я знаю.

Она сплевывает на пол.

– Ничего не поделаешь. Жди, пока опухоль спадет.

– Не уйду, пока ты не дашь мне чего-нибудь обезболивающего.

Она забывает, что я хорошо ее изучила. Желание избавиться от меня перевесит ее нежелание помочь.

– Ты знаешь, где стоит второй бальзам, – говорит она в итоге. – Забирай и уматывай.

Я делаю, что велят, забираю банку с мазью с одной из загроможденных полок и удаляюсь прежде, чем Миллиган передумает.

Не желая стать мишенью для надоедливых взглядов и возвращаться в тошнотворные четыре стены моей каюты, я пробираюсь в свой любимый тайник на складе, где держат запасные паруса и такелаж. В одном месте балки образуют закуток, достаточно просторный, чтобы мне туда протиснуться и не быть обнаруженной.

Второй бальзам делается из экстракта особой черной ежевики, произрастающей на Втором острове, и, когда я втираю немного себе в нос, лицо моментально и глубоко пронизывает холод, притупляя боль. Заодно я смазываю ожог. Блаженство! Забыв о неудобствах, вынимаю из кармана иголку с ниткой и принимаюсь латать порванное платье, прежде чем оно зацепится за что-нибудь еще.

Жаль, что Миллиган такая подлая, потому что из всех обитателей «Девы» она единственная обладает необходимыми мне знаниями. Когда я была моложе и обнаружила на палубе свою первую раненую пичугу, я отнесла ее к себе в каюту и попыталась выходить. Ее убило мое невежество. Однако это побудило меня изучать тайны тела, чтобы лечить, чтобы спасать.

В течение нескольких лет я проводила наедине с Миллиган больше часов, чем могу вспомнить, в ее сырой и заразной лечебнице. Поначалу я боготворила ее, поскольку она показывала мне, как нужно смешивать напитки и снадобья для разных недугов, как соединение серебутона с топькрапивой помогает в лечении или как смесь землесусла с храброкорнем заделывает раны. Она ничто по сравнению с волшебниками прошлого, чья магия начиналась с зелья и далее простиралась безгранично, однако она знает алхимию достаточно, чтобы готовить приличное лекарство, и я быстро влюбилась в это искусство. Однако, разумеется, я на своей шкуре узнала, что Миллиган движет вовсе не жажда лечить – все ее умения направлены на причинение боли. Мои уроки стали переходить с настоев на травах к основополагающей анатомии, но уроки эти были практическими, а не просто теорией из учебников. Я практиковалась на пленниках, пойманных во время провокаций на Восточных островах, либо на членах команды, которые плохо себя вели. Помню эти уроки с ужасающей отчетливостью, особенно те, когда Миллиган пыталась научить меня, где находятся главные болевые точки на человеческом теле. Она показывала простейшие приемы, способные развязать язык любому, – сдирание кожи с подошвы ноги например. Сопровождавший это действие звук преследовал меня долгие недели. Учила меня Миллиган вовсе не потому, что так было нужно. Своими демонстрациями она меня запугивала, впечатляла, но прежде всего они нравились ей самой.

Вскоре я стала делать вид, что утратила интерес к ее урокам. Миллиган сумела внушить мне, что нужно быть дурой, чтобы поверить, будто на корабле убийц можно стать целительницей. А самое главное я поняла, что, если отец узнает о моем влечении к функциям тела, он заставит меня стать преемницей Миллиган. Уж лучше я сделаюсь честным убийцей, чем буду вынуждена кого-то пытать.

С тех пор мне приходится ограничиваться случайными обследованиями мертвых птиц или крыс, однако они почти ничему меня не научили, что обидно. Я не узнала никаких новых точек, ничего из алхимии, которая особенно меня пленяла. А Миллиган едва признала мое существование после того, что сама я считала разрывом с ней, – а она не из тех, кого хочется иметь среди врагов.

– Вообще-то есть места поудобнее.

Я не слышала его шагов и подскочила, вогнав иголку точно в палец. Грязный и блестящий от пота, Бронн явно успел поусердствовать, восстанавливая судно после шторма, его порванная рубаха обнажает следы шрамов на совершенном во всем остальном теле, и я неожиданно и нелепо смущаюсь. Мои спутанные волосы висят космами, и я уже собираюсь пригладить их, когда понимаю, что его черная грива такая же взъерошенная. Меня пугает внезапный порыв запустить в нее пальцы. Я стряхиваю эту мысль, подавляя желание, оживающее под ложечкой. Я разглядываю его лицо в поисках признаков противоречивых чувств, схожих с моими, однако его взгляд-кремень не выражает ни малейших эмоций. Как всегда.

Мне вдруг хочется, чтобы он ушел, я ненавижу его за то, что он вынуждает меня испытывать, за то, что он обнаружил мое тайное укрытие, но все упирается в такую ерунду, как то, что давеча вечером он спас мне жизнь.

– Послушай, мне следовало поблагодарить… – начинаю я, однако он меня прерывает.

– За тобой послал капитан.

Конечно, послал. А зачем бы иначе Бронн стал меня искать?

Отец – последний человек, кого я желала бы видеть сегодня, когда непослушание написано на всем моем распухшем лице. И все же я могу предположить только одну причину, по которой меня зовут.

– Он слышал о вчерашнем?

Задавая вопрос, я уже знаю ответ.

Бронн кивает.

– Не стоит заставлять его ждать.

А то я этого не знаю! Выбираюсь из своей уютной тайной норки, и мы вместе идем наверх.

Корабль оживленно суетится, команда занята своими обязанностями, а я следую чуть впереди Бронна, стараясь никому не мешать, слабо надеясь потерять его в толпе, изнемогая от ощущения, что он конвоирует меня, как пленницу. Вчера во время шторма вода затекла в оружейное отделение, сделав ступени трапа скользкими, и, когда несколько матросов проносятся мимо, сметая меня с дороги, я поскальзываюсь и теряю равновесие. Я ожидаю падения, однако чьи-то руки подхватывают меня за талию и ставят на место. Я машинально пытаюсь освободиться от Бронна, но трап узок, и мне удается лишь развернуться, отчего тела наши сталкиваются, его грудь прижимается к моей, и я чувствую, как его сердце бьется в такт с моим, а дыхание согревает мне лоб. Он смотрит сверху вниз с обезоруживающей напряженностью, и я опускаю глаза, негодуя по поводу раскрасневшихся щек и участившегося пульса.