Книга Его Величество - Владимир Васильев

В Англии ничего не знали о передвижении его величества. Только в четверг 18-го мая пришло известие, что император Николай Павлович, посетив короля нидерландского, прибудет в Лондон 20 мая вечером. Сообщение застало английский двор врасплох. Для приготовления к приему русского государя оставалось не более двух суток.

Высадясь на берег в Вульвич в 10 часов вечера, государь ровно в полночь прибыл в Лондон. Он не пожелал воспользоваться гостеприимством двора и проехал в русское посольство. Оттуда написал принцу Альберту письмо, в котором выражал желание, как можно скорее иметь свидание с королевой.

На другой день, в 10 часов утра, принц-супруг явился к русскому императору и пробыл у него около часу. В половине второго Альберт снова приехал в посольство и сопровождал его величество в Букингемский дворец. Королева Виктория встретила своего державного гостя на нижней ступени лестницы. Он завтракал с королевской семьей, посетил теток королевы, герцогинь Кембриджскую и Глостерскую, сделал визит герцогу Веллингтону. Ночевать государь возвратился в дом своего посланника.

В понедельник 22 мая, император посвятил утро прогулке в Риджен-парк и по главным улицам Лондона, посещению нескольких знатных лиц, а также первого министра сэра Роберта и леди Пиль. К завтраку в посольство был приглашен герцог Девонширский, бывший чрезвычайный посол при коронации Николая Павловича 1826 года. В 6 часов вечера государь отправился в Виндзор, где на станции железной дороги снова встретил его принц Альберт.

В Виндзорском замке Николай I провел четыре дня. Красота и великолепие древнего жилища английских королей произвели на него приятное впечатление.

— Оно достойно вас, государыня, — заметил император, во время одной из бесед, королеве.

Виктория была на седьмом месяце беременности, и к тому же английский двор носил траур по герцогу Саксен-Кобург-Готском, отцу принца-супруга, потому в честь русского императора и короля саксонского нельзя было дать бала. Но в развлечениях высокие посетители недостатка не замечали. Поутру проходили смотры, скачки, охоты. Вечером многочисленное общество собиралось к обеду в большой Ватерлосской зале замка. На последний день гостей пригласили в замок в мундирах. Это было сделано по желанию русского государя, признавшегося королеве, что ему неловко во фраке, к которому он не привык.

Проводя весь день в обществе королевы, император Николай избегал разговоров с ней о политике. Зато не упускал ни одного случая, чтобы не поговорить с принцем Альбертом, лордом Абердином, герцогом Веллингтоном, которые были среди гостей за королевским столом. Беседы длились иногда по нескольку часов.150

Английское правительство желало использовать пребывание императора Николая I для установления дипломатических отношений России с Бельгией. Мысль эта была внушена лорду Абердину бароном Стокмарком, неусыпным блюстителем польз и выгод кобургского дома.

На другой день по прибытии в Виндзорский замок Николай Павлович встретился с лордом Абердином. Министр еще не успел обозначить тему разговора, как император воскликнул:

— Вы хотите говорить со мной о Бельгии?

Увидев удивленно лицо лорда, император улыбнулся своей обворожительной улыбкой:

— Хорошо. Давайте говорить о ней сейчас. Сядем. Я забуду, что я император, вы забудете, что вы английский министр. Будем просто, я — Николай, вы — Абердин, — Николай Павлович, пародируя чиновника, поклонился лорду и, устроившись в кресле против него, продолжил фамильярно и ласково: — Итак, вы говорите, что королева желала бы видеть меня на дружеской ноге с Леопольдом. Я сам искренне желаю того же, я всегда любил и уважал дядю королевы и был бы от души рад возвратиться к прежней нашей дружбе, но пока польские офицеры останутся на службе короля — это совершенно невозможно. Согласно нашему условию мы обсуждаем дело не как император и министр, а как джентльмены. — Неопределенная улыбка пробежала вокруг его губ, явно скрывая неудовольство. Оно незамедлило прорваться в резком, задиристом голосе: — Поляки были и остаются мятежниками. Позволительно ли джентльмену принимать к себе на службу людей, виновных в мятеже против его друга? Леопольд взял мятежников под свое покровительство. Чтобы сказали бы вы, если бы я стал покровительствовать О’Коннелю, вздумал назначить его своим министром? Что касается Скржинецкого, это не так важно, он ранее оставил нашу дружбу, но Крушевский — совсем другое дело, случай непростительный. Он был адъютантом брата моего Константина. Леопольд будто и не знал об этом — назначил его на доверенный пост, произвел в генералы. Может ли джентльмен поступать так относительно другого джентльмена? Скажите вашей королеве, что в тот самый день, когда ее величество даст мне знать, что поляки оставили службу короля бельгийцев, министр мой получит приказание как можно скорее отправиться в Бельгию.

— Я не признал бельгийской революции, — продолжал уже в спокойном тоне после длительной паузы государь, — и никогда ее не признаю. Впоследствии, однако, я признал Бельгийское королевство. Я умею держать свое слово, уважаю договоры и свято исполняю их. Я долгом считаю отныне охранять существование Бельгии, как и всех прочих держав.

Логика русского императора была понятна лорду Абердину, хотя интересы не совпадали с категоричным заявлением собеседника. Он не стал спорить. Английского министра более интересовал взгляд Николая I на положение дел во Франции.

— У России и Франции после одного инцидента, прекращены дипломатические отношения, — сказал он осторожно.

— Не совсем, — поморщился Николай Павлович и добавил: — Сношения между правительствами поддерживаются поверенными в делах.

— Значит, о дружеских отношениях с Людовиком-Филиппом не стоит и говорить, — проронил разочарованно лорд.

— Людовик-Филипп оказал большие услуги Европе, я признаю это. Но лично я никогда не буду его другом, — категорично заявил русский император.

— Решение окончательное? — вдруг с живостью и интересом спросил лорд Абердин и внимательно посмотрел на собеседника.

— Говорят, его семья примерна и вполне заслуживает похвалы, — начал задумчиво Николай Павлович. — Но сам он… — Император откинул голову, по лицу его пробежала болезненная гримаса: — Но сам он? Что он сделал? Чтобы обосновать, укрепить свое положение, он искал подкоп под меня, пути подорвать достоинство мое, как русского императора. Я никогда ему этого не прощу…

Лорд Абердин понимал, что главным препятствием к сближению России и Франции был принцип июльского правительства, принцип революционный, прямо противоположный и чувствам императора российского, и политике его. Однако, не признав в 1830 году Людовика-Филиппа, государь российский не стал вредить ему, не давая врагам его ни малейшей поддержки.

— Я не карлист, — заявил уверенным голосом российский император и тут же пояснил: — За несколько дней до обнародования указов июля 1830 года, я предостерег Карла Х против всякой попытки совершить государственный переворот, я велел предсказать ему его последствия, он дал мне честное слово, что и не помышляет о таком перевороте и тотчас же приказал обнародовать указы. Я никогда не стану поддерживать Генриха V. — Николая Павлович сделал паузу, потер кончиками пальцев лоб, словно вызывая ум к решительным действиям, и продолжил: — Когда меня спросили, может ли он посетить меня, я велел ему отвечать, что приму его, но только как частное лицо, а что такой прием мог бы повредить его делу в глазах Европы, обезнадежить его друзей и сторонников, лучше было бы, по моему мнению, не побуждать о нем и речи.