Книга Кошки-мышки - Вера Каспари

– Обиталище состоятельного холостяка в богемном квартале Гринвич-Виллидж. Таинственная дама ужинает с мужчиной в дорогом французском ресторане. На мой взгляд, вполне ярко и захватывающе, какая уж тут скука?!

– Скучен сам персонаж, – отрезал Барклай. – На персонаже держится любая история. Этот человек… как там его? Томпсон? Томпсон – скучный тип. Он не делал в жизни ничего, и всем было плевать, есть он на свете или нет.

– Вильсон, – поправил Манн.

– Послушайте, мистер Барклай! – взмолился я. – Мы же печатали дело Ротштейна – в пяти версиях! Он был игрок, его интересовали только деньги. Жестокий, грубый, алчный субъект, о котором мы больше ничего не знаем. И Элвелл тоже играл…

– Они вели активную жизнь, пусть и беспутную. Томпсон же лежал на диване и тратил деньги на пыльные старые книги. У него не было друзей, его не любили женщины…

– А как же дама в клетчатом плаще?

Манн кашлянул.

– Занятно, – продолжил я. – Вы убеждаете меня, что Вильсон был скучен, и все же, когда вы говорите о нем – все время будто случайно путая его фамилию, – я слышу в ваших словах гнев. Можно подумать, это лично знакомый вам человек, который вас чем-то раздражает.

Барклай расхохотался.

– Ну, что вы скажете о парне, Эд? Упрям, как прадедушкин осел. Вот это мне нравится в людях. Нежелание сдаваться. Собственно, с первого взгляда на вас, Джон, я понял, что вы как раз из нужного теста для «Правды и преступления».

– Так вы допустите статью к печати?

– Нет.

– Вот и весь разговор, – вставил Манн, кривя клоунский рот в торжествующей улыбке.

Я был в ярости. Барклай льстил мне, называл гением, человеком с несгибаемой волей и за это ожидал, что я, виляя хвостом, смиренно приму поражение. Не на того напал. Черт с ней, с работой, я желал знать истинную причину отказа.

– Сдается мне, мистер Барклай, что вы с мистером Манном зарезали мою статью не просто так. Есть у вас какие-то скрытые мотивы.

Манн уронил портсигар. Барклай наклонился к коммутатору на своем столе и проговорил:

– Предупредите сенатора, что я задержусь на пять минут.

И повернулся ко мне. Наши глаза встретились. Я ждал.

– Давно вы работаете у нас, мистер Анселл?

– Четыре с половиной месяца.

– Четыре месяца, значит? А я занимаюсь своими журналами больше двадцати лет, и большую часть этого времени со мной работает мистер Манн. И вы считаете, что за свои три месяца успели разобраться в бизнесе лучше меня?

– Знаете, – отпарировал я, – войну развязали как раз те люди, которые на любые предостережения отвечали, что, мол, мы занимаемся политикой очень давно и знаем, как это делается.

Манн вскинулся на своем стуле, раскрыл рот, чтобы мне ответить, однако Барклай жестом его остановил. Он поднялся с места, подошел ко мне и посмотрел мне в глаза сверху вниз, прямо и решительно.

– Вы требуете от меня ответа, почему я не хочу публиковать вашу статью, молодой человек. А позвольте-ка спрошу теперь я. Почему вы так хотите, чтобы она вышла?

Вопрос застал меня врасплох. После такого нагнетания драматизма я не ожидал услышать нечто настолько простое.

– Потому что это интересная история. Одна из лучших наших «Нераскрытых загадок». Вы сами так сказали, мистер Барклай.

– Я сказал, что статья хороша, я не говорил, что она лучшая в своем роде. Когда людям чего-то очень хочется, они склонны приукрашивать и даже извращать правду.

– Но вы сказали, что вам понравилось!

– Ответьте мне на такой вопрос, Джон. Находясь в сложном положении, когда весь мир словно бы ополчился против вас, перестаете ли вы анализировать причины своих обид? Я сейчас не о том, что лежит на поверхности – какой-то человек расстраивает ваши планы. Я прошу вас покопаться в себе и отыскать глубинные причины собственного недовольства.

– Я читал вашу книгу, мистер Барклай.

Барклай лишь кивнул, не прекращая без запинки произносить заученные фразы:

– Открыть правду в своей душе не так просто. Чтобы найти корень слабости, подчас нужно рыть очень глубоко. В чем истинная причина вашего упрямства, молодой человек? – Он сделал театральную паузу, окинул меня заинтересованным, почти дружелюбным взглядом и, не дождавшись ответа, продолжил вещать в том же духе: – Не бойтесь своей слабости. Она есть у всякого, идеальных людей нет. Гордыня не позволяет вам смириться с решением другого человека. Почему? Может, упрямая гордость – лишь покров, под которым прячется тайный стыд? Какую слабость вы пытаетесь скрыть под дерзким нежеланием подчиняться приказам?

С мягкой улыбкой он пристально и настойчиво смотрел мне в лицо. Я почувствовал, что краснею, и это привело меня в ярость. Я стиснул зубы и сжал кулаки.

Барклай отвернулся, как будто не желая усугублять мое смущение. Мы с Манном смотрели, как он пересекает кабинет и распахивает дверь в свою личную уборную.

– Идите сюда, Джон.

Я знал, что за этим последует. Манн тоже. Злорадно улыбаясь, он встал и потянулся с деланой безмятежностью. На другой стороне двери в уборную было зеркало. В нем отразились мы, все трое. Эффект был дешевый, но весьма результативный. У Манна с его ходулями роста было за метр восемьдесят, у Барклая – под метр девяносто. У меня – метр шестьдесят пять в ботинках.

– Смиритесь, юноша, – тихо проговорил Барклай. – Вас раздражают те, кто выше вас, и вы набрасываетесь на них с ожесточением щенка, уверенного, что он сможет одолеть бойцовую собаку.

Манн скалил зубы и что-то мурлыкал себе под нос. Рука Барклая легла на мое плечо.

– Обиделись, да? Естественно. Все-таки со стороны старика Барклая это бестактность. Его ли это собачье дело? – Он поймал мой взгляд, горько улыбнулся. – Понимаете, Джон, я знаю, о чем вы сейчас думаете. И я на ваш счет не ошибся. Корень всех ваших конфликтов – твердое намерение никому не подчиняться. Вы никому не дадите спуску. Вы сровняете с землей всех здоровенных бойцовых псов, чтобы они смотрели на вас снизу вверх. И прямо сейчас вам очень хочется послать меня к черту. Правда, Джон?

Это была правда, и я помотал головой.

– А вы скажите это вслух, – подначивал Барклай. – Ну давайте! «Подите к черту, Барклай, не ваше дело, что я коротышка метр с кепкой». – Он говорил мягко и с таким искренним пылом, что у него даже глаза увлажнились. – Нельзя стыдиться того, что вы собой недовольны. Человеку свойственно стремление к совершенству. Мы все ненавидим собственные недостатки, пытаемся скрыть их, как позорные грехи. Никто не может укрыться от знания фундаментальной правды о себе, никто не сможет освободиться от стыда и недовольства собой, пока не найдет силы посмотреть правде в глаза и признать ее в открытую.

Он поднял голову и отвел от меня взгляд, щурясь, словно вышел из темноты на яркий свет.