Книга Я жива. Воспоминания о плене - Масуме Абад

Я засмеялась и радостно сказала: «Можно, я оставлю себе эту фотографию?» Она ответила в шутку: «Раньше, когда невеста слышала имя своего жениха, то заливалась краской от смущения, а эта беззастенчиво требует и фотографию!» Халима вмешалась в диалог: «Она ведь знает, что все эти слова и ваш уговор – всего лишь игра от безделья. Вряд ли мы еще когда-нибудь увидим Иран, и останемся ли мы вообще в живых? Разве что Всевышний сотворит чудо! Вы же слышали, что Махмуди сказал – прошли три года войны, осталось семнадцать!»

Каждая из сестер что-то рассказывала, а я молчала, ибо письмо Карима лишило меня дара речи.

Незадолго до этого нашего охранника Хаджи из-за его снисходительного отношения к нам и отсутствия грубости в наш адрес поменяли на другого, по имени Халед. Это был крупный и коренастый пожилой мужчина с угрюмым лицом и вечно сдвинутыми бровями. Но внешность его была обманчива. Сердце Халеда было мягким. Он больше следил не за нами, а за кухней, и постоянно переживал, чтобы, не дай Бог, не остаться голодным и не опоздать на раздачу еды. Это его свойство давало нам уникальную возможность передвигаться больше и дальше во время прогулочного часа. В отличие от Абдуррахмана, Хамзы или Ясина, которые пристально следили за нами, не спуская глаз, Халед не обращал на нас особого внимания. Во время всего прогулочного часа он находился на кухне и даже когда приходил, чтобы открыть или закрыть дверь, постоянно что-то жевал. Единственным его недостатком было то, что он закрывал и открывал дверь в точно установленное время. Тем не менее, он всегда был так погружен в свои заботы, что мы почти свободно могли узнавать новости и получать разную информацию у каждого из братьев, которые, получив еду и возвращаясь из кухни, проходили мимо нас. Новости в основном приносили те из братьев, которые были помоложе, как брат Мехди Таханиан.

Зимний холод, отсутствие воды, нехватка средств гигиены и наведения чистоты, постоянный мрак в клетке и поломка электронагревателя, благодаря которому мы раньше могли постоянно иметь хотя бы один тазик горячей воды, способствовали тому, что у нас завелись клопы, блохи и прочие паразиты. Это было настоящее нашествие! Проблема эта, надо сказать, началась после того, как с наступлением зимних холодов иракцы дали нам два лишних одеяла, в которых и прятались насекомые. Как раз в то время в лагере возникли перебои с водой. Иногда мы по 30 или 40 дней не могли попасть в душ. С того момента, как прогулочный час заканчивался и мы заходили в клетку, в течении долгих часов мы были заняты тем, что убивали паразитов. Ранее, находясь в тюрьме «Ар-Рашид», мы уже сталкивались с такой проблемой, однако блохи лагеря «Аль-Анбар» по своим габаритам были несопоставимы с багдадскими. Те блохи были тощие, с вытянутыми туловищами и маленькими животами. В «Аль-Анбаре» же у блох были такие большие и полные крови животы, что каждый раз, когда мы убивали блоху, она лопалась с громким звуком. Мы постоянно ощущали на теле зуд от укусов блох и были заняты лишь тем, что чесались и убивали их.

Как ни старались мы истребить их, это было бесполезно. Летом мы страдали от гигантских тараканов, комаров и сверчков, а летом подвергались другой напасти – нашествию блох и клопов.

Близилось время приезда сотрудников Красного Креста, и мы беспокоились о том, что эти незваные гости-паразиты пристанут к ним или к братьям-переводчикам, и те унесут их с собой. Поэтому мы вернули два одеяла, которые являлись логовом паразитов. Насекомые-кровососы довели нас до состояния полной потери самообладания, так что Марьям после совершения намаза и прочтения всех молитв произносила еще одну: «О Всевышний! Да постигнет армию баасовцев нашествие блох, чтобы руки их солдат были заняты только чесанием собственных тел!»

Халима предложила каждый раз, когда мы убиваем блоху, говорить: «Да будет проклят Саддам!»

Мы попросили Халеда взять у начальника лагеря Собхи разрешение сходить в магазин «Ханут». Сначала он сказал, что пойти за покупками может только одна из нас, но мы настаивали на том, чтобы в магазин отправились хотя бы две сестры, и в конце концов это разрешение было нам дано. На этот раз в «Ханут» пошли мы с Фатимой. Мы купили две бутылки молока, две упаковки сыра, по две баночки консервированной фасоли и рыбы. Однако я попросила Эйди дать нам еще и бритву. Фатима запротестовала: «Для чего тебе бритва? Их и так не хватает, оставь, пусть лучше братья пользуются ими – они нуждаются в них больше, чем мы!»

«Одна бритва все равно не играет роли!» – ответила я.

В конце концов Фатима согласилась на покупку лезвия. Вернувшись в клетку, я поручила все покупки, кроме бритвы, Фатиме. Она снова спросила: «И все-таки, для чего тебе понадобилась бритва?» Услышав это, Марьям и Халима удивленно переспросили: «Что? Бритва? Для чего тебе бритва? Лучше бы вместо нее вы купили нитки для вышивания»

Я сказала: «Это – важнее, чем нитки для вышивания!»

Фатима протянула руку в мою сторону и сказала: «А ну-ка, быстро отдай мне бритву! Зря я согласилась на ее покупку, не надо было брать!»

«Пожалуйста! Она и должна быть в твоих руках, потому что я хочу, чтобы ты обрила мне голову наголо сегодня вечером», – ответила я.

После этих слов все они смеялись так, что не могли остановиться. «Что ты сказала? Ты что, с ума сошла?!» – говорили они и начали отговаривать меня:

– Нельзя же отправить в мусорный бак свои волосы из-за каких-то паразитов?! Ничто ведь не украшает девушку так, как волосы!

– Шутки шутками, но ты ведь не выкинешь такой фокус со своими волосами!

– Скоро в лагере снова будет вода, и тогда мы искореним их пусть даже ценой снятия кожи с головы.

– Я приняла решение, – сказала я.

Халима сказала: «Оставь эти шутки! Если ты сделаешь это, я сменю свое имя и стану называться Зульф-Али».

Марьям в знак протеста тоже сказала: «Если ты это сделаешь, я тоже изменю свое имя и буду называться Газнафар».

Я спросила Фатиму: «А ты как назовешь себя?»

Фатима сказала: «Я очень люблю свое имя, но я тебе обещаю, что, если ты обреешь голову наголо, я скажу Алирезе, когда освободимся, что его невеста лысая!»

Когда она произнесла эти слова, я не смогла совладать со своими чувствами, бросилась в ее объятия и разрыдалась.

Моя реакция вызвала удивление сестер, и они начали спрашивать: «Что случилось?» Я отвечала: «Ничего. Это просто эмоции!»

Чтобы уговорить меня отказаться от моей задумки, они хором сказали: «Всё! Забудь вообще о свадьбе!»

Однако я не поддалась их уговорам. Фатима обрила мне голову, не оставив на ней ни единого волоса. После удаления волос стало видно блох, которые, подобно вампирам, присосались к коже моей головы. Сестры в ужасе смотрели на них. Я сказала им: «Не ужасайтесь! Ваши собственные головы полны таких же кровососов!»

С того дня мы называли Халиму Зульф-Али, а Марьям – Газнафар. Лишившись волос, я сильнее ощущала зимний холод.

В то время мы были настолько увлечены Кораном, «Мафатихом» и вышивкой, что нам катастрофически не хватало времени. Из тех вещей, которые дала нам Люсина, я сшила тканевый мешочек и сложила в него все свои письма. Я сшила также сумку, в которой хранила вышивки, подаренные сестрами на мой день рождения, и фотографии, которые приходили из Ирана. На лицевой стороне сумки я вышила фразу: «Мы освободимся тогда, когда прилетят аисты».