Книга У каждого свой путь в Харад - Анна Р. Хан

– Мораль. Нас воспитывают так.

– Мораль штука хорошая, когда она в твоей природе. Когда с ней нельзя договориться. Перешагнуть. Когда она не навязана идеологией. Если это только воспитание, мораль – всего лишь только слово.

– Мораль воспитывается через уважение к учителю, который прививает азы понимания жизни.

Губы Оденсе тронула улыбка:

– А если учитель меняется? Что тогда происходит с моралью?

Монах молчал. Он думал о том, откуда этой девушке приходят слова. Она спорила не из ребячливости или желания моралистки доказать его неправоту. Она просто выражала свое мнение. И почему-то у Листопада оно отторжения не вызывало.

– А как же ваша собственная система взглядов? На чем строится она?

– На любви к миру.

– Очень размытая трактовка.

– Вы считаете ее размытой, потому что мир велик и у нее фактически нет границ?

– Нет, я так считаю, потому что слово «любовь» ничего конкретного не значит.

– Для тебя?

«А ведь верно, откуда знать монахам о любви? Отречение от мира, где все идет к смерти…»

– А как же, – продолжала берегиня, – конкретная и всеобъемлющая любовь к Создателю?

– Это несравнимо. – Листопад нахмурился.

– Почему? Я люблю этот мир через любовь к Нему. Это Его мир. Он его сотворил. Как я могу не любить хоть что-то из того, что Он создал? Или желать смерти? Как я могу не любить тебя, ведь ты тоже Его создание? Пусть даже ты и заблуждаешься, по моему мнению, на Его счет.

– Потому что кроме любви к Создателю и святых старцев в мире еще очень много всего.

– Много того, что ты считаешь недостойным подобной любви?

– Так и есть.

– И ты считаешь, что вправе решать, кто достоин ее, а кто нет?

– Разумеется. Для чего философствовать об очевидных истинах?

– А я не считаю, что у меня такое право есть. И для меня это не философия. Я так чувствую.

– Тебе не приходило в голову, что ты ставишь себя выше Создателя? Хотя бы потому, что Он отделил добро от зла, а ты все смешиваешь? Делаешь вид, что слепая, хотя прекрасно все видишь?

– А ты решаешь, где прочертить границу между ними? Ты не выше, но ты думаешь, что стоишь рядом? И чуть ли не направляешь его руку, пока он чертит?

– Странный у нас разговор, – не выдержал Листопад.

– Обычный, – пожала плечами Оденсе. – Люди часто говорят об этом.

– Никогда не слышал.

– Ну да, люди об этом не вслух разговаривают. Слова пересыпают, как мы с тобой сейчас, – словно песок из руки в руку сыплем. А сами с собой разговаривают мыслями. Или с Ним. Особенно когда делать серьезный выбор приходится. И тогда важным становится то, что идет от сердца. Особенно когда выбор касается кого-то еще.

– И ты считаешь, что эти твои слова не подтверждают мою точку зрения? Раз приходится выбирать чью-то сторону, значит, есть и граница.

– Я не говорю, что границы нет. Я говорю, что по обе ее стороны находятся те, кого создал Бог.

– Но ты сама выбор не делаешь?

– Конечно нет.

– А вчера? Ты же сделала выбор – решила спасти меня.

– В чем здесь ты видишь выбор? Для меня не стоит вопрос, спасать кого-то или нет. Я всегда стараюсь спасти. – Берегиня едва заметно передернула плечами и из-за этого уползла ниже под одеяло.

– Ты не видишь, что у тебя вчера был выбор? Ты или я. Если бы ты дала мне вчера умереть – вполне естественным образом, кстати, – ты бы спасла себя.

– Каким это образом? – искренне удивилась Оденсе.

– Ты бы стала свободна. Умер бы твой соглядатай. Могла бы идти, куда хочется – в твоем случае подальше отсюда, – и затаиться, никто бы ничего не узнал о тебе.

– А если я своим невмешательством убила бы тебя, – от этого факта я бы как смогла освободиться?

Листопад снова замолчал.

– Вот относительно меня – ты действительно выбирал. Столько вариантов! Отправить в лапы ордена Стирающего Лица, оставить умирать от голода, изгнать из деревни, что не намного лучше, когда вокруг, вплоть до Потлова, монахи на каждом шагу. Почему ты спас меня?

Монах посмотрел ей в глаза:

– Я сделал свой выбор, вероятно. В твою пользу.

Девушка снова заулыбалась:

– А разве при других обстоятельствах, с другим человеком ты поступил бы иначе?

– Вероятно.

Оденсе отрицательно покачала головой:

– Нет. У тебя не было никаких личных причин, чтобы делать поблажки именно мне. Рисковать именно ради меня. И потом, я долго наблюдала за тобой – многое говорит, что твое сердце в конфликте с убеждениями.

– А если говорить о твоих убеждениях? Я слышал много проповедей Светлого Братства – вы тоже склонны разграничивать и оценивать.

– Ты слышал проповеди Светлого Братства? Где ты мог их слышать?

– Ну… – Листопад на секунду запнулся. – Это было до начала гонений.

– Сколько же тебе лет? – Берегиня захлопала глазами. По ее мнению, мужчине никак нельзя было дать больше двадцати пяти. Она знала, что он старше ее, но в ее юные шестнадцать все, кто перешагнул двадцатилетний рубеж, казались пожилыми.

– Уж поболее, чем тебе.

– И как это могло быть?

– Все просто. Мы никогда не подходили близко. Собирали информацию, записывали, но не общались с проповедниками. Поэтому то, что ваша сила сбивает с ног, явилось для меня откровением.

– А почему вы не пытались поговорить?

– Нам было запрещено. Старшие в ордене говорили, что тем самым мы оберегаем чистоту религии от влияния извне.

– Это как? А те, кто слушал проповеди? Они же подвергались тем самым влиянию. Они как – проклятыми или грязными не считались у вас?

– Нет. – Монах откинулся на спинку кровати и сел чуть посвободнее, чем раньше. – Дело не в том, что вы говорили. Ваши слова ложились на страницы рапортов, но они нисколько не трогали сердце. Нас учили укрывать сознание от приходящей извне информации. Орден никогда не опасался за нас. Он опасался за себя. Что о нем станет известно. Пусть даже нечто несущественное, что могло дать против нас козырь Светлому Братству.

– Против вас? Но Светлое Братство никогда не боролось против ордена!

– Ты не поверишь, но было время, когда Братство боролось против всех.

– Конечно, я не поверю. Это неправда. – Берегиня поднялась и возмущенно ударила рукой по одеялу. – Для чего это может быть нужно?

– А для чего это обычно бывает нужно? – поморщился монах. – Причина всегда одна – власть.