Книга Всё, всегда, везде. Как мы стали постмодернистами - Стюарт Джеффрис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Некоторые локальные детали, прочел я, использовались для придания забавного эффекта. Но разве, подумал я, мы хотим от наших домов, чтобы они были забавными? Я прочитал, что Y-образное остекление некоторых домов в районе Хайкрофт намекает на церковь Святой Марии на юге. Но кому оно намекает? В южной части района тупик Кэтрин Гриффитс Клоуз был в 1980-х годах вымощен квадратной плиткой, которая цитирует квадратные стеклоблоки Центра здоровья Финсбери напротив — здание эпохи классического модерна, спроектированное Бертольдом Любеткиным. Я десятилетиями ходил мимо улицы Кэтрин Гриффитс по пути на работу, ни разу не заметив и уж тем более не оценив это остроумие и иронию.
Однако, гуляя по тихим улицам и аллеям Бельвуара и Хайкрофта, я оценил кое-что другое. Широкие изгибы террас и лестниц проезда Хиллрайз были спроектированы таким образом, чтобы совпадать с радиусом поворота инвалидных колясок и электрических скутеров для маломобильных. На улице Эдит Кэвелл расположена почти симметричная группа из четырех бунгало в форме буквы L; в каждом одна спальня и терраса, и каждый оборудован для доступа инвалидных колясок. Таким образом, архитекторы предвосхитили положения Закона о доступной среде для инвалидов 1995 года[586]. Это, как я думал, возвращаясь домой, достойно восхищения. Нашей культуре нужно не еще больше иронии и остроумия, а больше вдумчивости и доброты. Я вовсе не уверен, что ценности постмодернистской архитектуры имеют прямое отношение ко всем этим достоинствам, но здесь, в тихом маленьком уголке Лондона, они расцвели, несмотря на жестокость и хищность неолиберализма вокруг.
Благодарности
За эту книгу нельзя винить меня одного. Лео Холлис, мой редактор в Verso, подал мне идею и помешал сделать еще больше ошибок, чем содержится в ней. Я долго откладывал необходимость написать о постмодернизме, потому что не хотел тратить слишком много времени на размышления о его уродливых зданиях и самодовольных романах с самодостаточными ссылками, тем более не хотел оказаться среди теоретиков, которые получают литературные награды за отвратительно написанные работы, которые по ясности выражения и интеллектуальной правдоподобности представляют собой аналог того, что Борис Джонсон делает со своими волосами.
Я также очень благодарен женщинам и мужчинам, с которыми я беседовал, в том числе Зигмунту Бауману, Дэвиду Греберу, Дэниелу Деннету, Софи Калль, Стивену Кингу, Ричарду Рорти, Салману Рушди, Теду Сарандосу, Сантьяго Сьерре и Дженни Хольцер. Я также благодарен за то, что редакторы The Guardian и Spectator позволили мне написать о некоторых из тем, которые я затрагиваю в книге, не докучая мне потоком жалоб, как это делал бы я, если бы был на их месте.
Но больше всего я в долгу перед людьми, которые живут рядом со мной, — перед моей женой Кей Холмс и дочерью Джульет Джеффрис. Они прочитали несколько рукописных версий книги и помогли избавить ее от опасности стать такой непостижимой и претенциозной, какой часто бывает по-мо. Кей вычитала рукопись, а Джульетта дала мне возможность взглянуть по-новому на некоторые темы, поднятые в книге. Вы должны быть тоже благодарны им: без их участия эта книга была бы намного, намного хуже того, чем она получилась.
Постмодерн навсегда
(Александр Павлов)
В августе 1991 года в Штутгарте прошла серия семинаров со звучным и провокационным названием Конец постмодернизма[587]. И хотя речь шла преимущественно о литературе, организаторы не стали уточнять ни на уровне названия, ни на уровне содержания, что речь идет отнюдь не обо всех сферах актуальной культуры. Цель мероприятия состояла в том, чтобы обсудить возможные новые направления развития западного художественного творчества после (но лучше было бы сказать «кроме») постмодернизма. Хотя некоторые участники всё же сомневались, что проект постмодерна в самом деле был завершен, в плане общей идеологии организаторы семинаров стремились попрощаться с постмодерном. Это была отнюдь не первая и, конечно, не единственная попытка упразднить постмодерн. Что же произошло с тех пор? Наступил ли этот желанный конец постмодернизма? Идет 2022 год, а мы всё еще находимся в той же точке: одни утверждают, что постмодерна больше нет, или что он, по крайней мере, не является культурной доминантой, другие… Что другие? С другими сложнее.
В целом все зависит от понимания и отношения говорящих к постмодерну. Есть те, кто считает, что критические теории в широком смысле (гендерные исследования, постколониализм, критическая расовая теория и т. д.) наследуют постмодерну, и называют их «постмодернистскими»[588]. С популяризацией в медийном и экономическом дискурсе термина «постправда» появились те, кто начал усматривать корни этого «явления», что бы под ним ни подразумевалось, в постмодернизме (точно так же, что бы ни подразумевалось под ним)[589]. Есть те, кто в позитивном ключе утверждает, что постгуманизм, эта «философия нашего времени», стал возможен благодаря постмодернизму[590]. Однако таких, кто бы осторожно говорил, что постмодернизм — подходящий язык описания нашей эпохи, кажется, не так уж и много. Дело в том, что сегодня мы живем сразу в нескольких эпохах — в эпоху постправды, в эпоху ковида, в эпоху надзорного капитализма, в эпоху метамодерна, в эпоху антропоцена или, если хотите, капиталоцена и т. д. Но что если все эти «эпохи» в действительности — всего лишь отчаянные попытки просто-напросто переназвать то, что родилось в момент интенсификации дебатов о модерне/постмодерне и пока что совсем не завершилось?
Аргументом последнего тезиса фактически становится книга Всё, всегда, везде британского журналиста Стюарта Джеффриса с поясняющим подзаголовком Как мы стали постмодернистами. В случае последнего слова (post-modern) речь скорее идет о том, что мы стали «постсовременными». Но, как бы мы ни переводили слово «post-modern», важно, что мы не только стали такими, но и пока еще не перестали такими быть. Под словом же «мы» подразумевается,
