Книга Поездом к океану - Марина Светлая

- Что? – рассеянно переспросил подполковник.

- Де Брольи! Ее даже вьетнамский плен не испортил, ей бы в кино сниматься!

- Этой женщине и в жизни довольно кино, - отмахнулся Юбер.

- Это-то не удивительно. У нее было бы куда больше возможностей, не свяжи она себя по рукам и ногам контрактом с армией. С ее прошлым – могла бы прославиться. Она и теперь знаменитость не меньше вашего, но вообразите эти все приключения на первых полосах газет. Ее хорошенькая мордашка и ваша физия. Ужасно смешно. А вместо этого она бегает и снимает что попало и что велят.

- И неважно, что это в Елисейском дворце, да? – Юбер поморщился и отпил еще шампанского. Он не любил шампанское, но здесь ничего крепче не подавали, оставалось лишь дожидаться окончания этой пытки, тогда как хотелось лишь расслабить галстук и верхние пуговицы рубашки, душившие его. – Вы хоть и племянник большого генерала, но все же человек в штатском, Антуан. А мы с ней носим форму. Мы понимаем на что и для чего идем. Это не так работает, как вы держите в своей голове. Какая разница, что у нее смазливая мордашка, если ей отдан приказ?

- Превосходство военнослужащего над гражданским лицом?

- Не обольщайтесь, всего лишь краткая характеристика нашего образа жизни. И поверьте, в форме или нет, она нашла бы себе очередное рискованное занятие. А уж после того, что эта женщина повидала в Индокитае... это все равно что подсесть на наркотик. Она будет рваться туда снова и снова, потому что в тылу, в мирной жизни все теряет краски. Ужасы войны... подчас слишком притягательны для тех, кто предан своему делу так, как она. И ее контракт – хоть какая-то гарантия, что она не пострадает. Пусть лучше снимает наши рожи, ей есть чем заняться и в этой части света.

- Это правда, что она родила после насилия в плену?

Юбер дернул бровью и на мгновение сжал зубы. Потом залпом осушил бокал и хохотнул:

- Что вы, Антуан! Ищете на солнце пятна?

- Ее появление беременной после освобождения наделало тогда много шуму. Разное говорили.

- Отец ее сына был со мной в отряде. Его прикончили у нее на глазах, - отрезал Юбер и быстро глянул на де Тассиньи, смягчая свою резкость улыбкой. – Я могу еще в чем-то утолить вашу жажду познания?

- А ведь можете, господин подполковник! После этого скучнейшего собрания генерал Каспи снова собирает всех у себя. Но теперь обещает солдатскую попойку до рассвета, как в лучшие времена. Я уполномочен позвать виновника торжества.

- Зовите Бертрана, Антуан. Меня прикармливать не нужно, я и без того свои обязанности выполняю. А на этот вечер имею совершенно другие планы.

- Больше всего я люблю в вас вашу прямолинейность. Промолчать вы можете, а лавировать среди вариантов полуправды – нет.

В ответ Юбер сделал ровно то, что умел очень хорошо – промолчал. От того, что его начнут прикармливать, он лучше служить не станет. Де Тассиньи был славным малым лишь на несколько лет его старше и с обширным опытом и жизни, и службы. Мадам де Тассиньи – очаровательная женщина, с которой они никогда не показывались вместе на подобных мероприятиях, потому что она не выносила публичности. Ее Юбер видел однажды лишь мельком. Но кто-то когда-то говорил, что чета де Тассиньи вполне счастлива. Их сын Жюльен – по-прежнему служил в Алжире и приезжал последний раз к Новому году, на Рождество не поспел. История с Аньес де Брольи была для Антуана прямым доказательством того, что он в свое время не совершил ничего дурного, применив связи, чтобы не дать собственному ребенку сунуть голову в ад. Особенно, когда речь шла о тех идеалах, к которым сам де Тассиньи относился с большим сомнением. Но долг свой знал, откровенно говоря, и без формы. Лишь самое дорогое отдать войне он не пожелал.

Присутствие в этом зале теперь сделалось невыносимым. До разговора с Аньес подполковник еще как-то держался, а после – не знал для чего. Воздух казался настолько плотным, что дышать им становилось невозможно. Он просто застревал где-то в носоглотке, а дальше не шел. И вместо воздуха Юбер до бесконечности глотал присутствие постоянно ускользающей из поля зрения Аньес. Но пока она здесь – он чувствовал. Перестанет чувствовать – встанет и выйдет следом.

Она перемещалась между людей, делая снимки, кому-то улыбалась, а с кем-то даже заговаривала так, будто каждый день бывает в президентской резиденции и уход от протокола – обычное дело. Среди всех этих людей выглядела словно одна из них. Пусть без погон и регалий. Пусть лишь с фотоаппаратом. Как она так может – вот чего он никогда не понимал, видя ее в разные периоды жизни, даже самые страшные. Разбитую, раздавленную, разрушенную. Но сейчас по ней, по рядовому фотографу КСВС скользят восхищенные мужские взгляды, а ему хочется скрыть ее от них. Ему хочется оторвать язык де Тассиньи за его вопросы.  Ему хочется стереть проклятую красную помаду с губ и разглядеть голубоватые прожилки в светло-серых глазах. Не нагляделся, не успел, слишком быстро сдался и ушел. Боялся не выдержать ее близости, которой в действительности всегда мало – даже на полный вдох не хватает.

А потом его отпустило. Настолько резко и внезапно, что он, лишь на несколько минут потеряв Аньес из виду, совершенно ясно осознал, что она ушла. И, как решил с самого начала, тоже не задержался. Может быть, он столько времени был здесь лишь затем, чтобы ощущать ее.

Ощущать. И мучиться. И жить.

Теперь было не для чего.

Если ушла пресса, значит, официальная часть всех этих высокопоставленных посиделок может считаться оконченной. Потому он и сам ушел, простившись с некоторыми из присутствующих, кто мог бы заметить его преждевременный уход. Впрочем, что можно считать преждевременным, когда ни президента, ни министра обороны, ни хоть сколько-нибудь по-настоящему важных лиц государства здесь уже не наблюдалось.

Предупредительный де Тассиньи снова увязался за ним со своим вечным предложением подбросить куда нужно, раз подполковник нынче без авто, ну а поскольку куда именно нужно Антуану знать не полагалось, Юбер, сердечно, насколько умел, поблагодарив, сказал, что возьмет такси.

- Поезжайте к Каспи сами, - отмахнулся он. – И не позволяйте Бертрану сильно напиваться. У него от изрядных порций крепкого алкоголя развивается невменяемость.

- И в чем это выражается? – рассмеялся де Тассиньи.

- В неразборчивости связей. Дадите ему выпить лишнего – берегите зад.

- О боже!

- Нет, как раз Господь тут ни при чем.

 Распрощавшись наконец с Антуаном, Юбер перевел дыхание. Вечер был на редкость сухим и тихим. Лишь под ногами то там, то здесь – лужи, закономерным последствием дождя, что прошел до обеда.

Пряный запах просыпающейся весны щекотал ноздри, пока он шел подъездной аллеей до самых ворот. Но ему, ощетинившемуся, как после страшной бури, это все равно что умершему от жажды – глоток воды после последнего удара сердца. Уже ничего не спасти.

Он поймал такси за ближайшим углом. И оттуда – прочь от этого места, лишь бы не думать: Аньес уехала одна или с кем-то? Аньес все еще водит свой Ситроен или она на служебном авто? Аньес справляется? Как она со всем этим справляется? Он взрослый мужчина и у него не выходит. Полтора года уже ни черта у него не выходит!