Книга Без воды - Теа Обрехт

– Вы хотя бы этот долг исполнили.

– Ну, если принять вашу точку зрения – а вы считаете, что братья Санчес виновны в смерти вашего мужа, – то вы должны считать, что ваши сыновья тоже свой долг исполнили.

– А как насчет моего долга, мистер Крейс?

– В этом еще нужно как следует разобраться. И сейчас вам как раз и предоставлена возможность определить, в чем же заключаются ваш долг. – Он протянул ей руку. – Поверьте, миссис Ларк, меньше всего на свете я хотел бы иметь дело с какими бы то ни было неприятностями, связанными с вашей семьей. – Рука у Крейса была теплой, и никакой особой неприязни у нее не вызвала. А в лице его Нора заметила нечто вроде слабых следов смирения – словно некогда они вместе совершили страшное преступление и теперь в последний раз предались воспоминаниям, прежде чем навсегда разойтись и больше друг с другом не встречаться. Ей и прежде не раз угрожали мужчины, но она никогда так остро не чувствовала себя похожей на одного из них. – Мое предложение остается в силе. И то, что я вообще его вам сделал – имея в своем распоряжении множество различных способов довести вас до полного разорения, – доказывает, по крайней мере отчасти, сколь высоко я вас ценю. Примерно то же самое я сказал и вашему мужу. Я не испытываю ни малейших иллюзий относительно той формы борьбы, какую вы способны против меня вести, однако борьба с вами – это отнюдь не то, к чему стремлюсь я. Я вовсе не намерен порочить вас и возобновлять ненужные сплетни по поводу смерти вашего ребенка. Мало того, миссис Ларк: меня очень удивило, что сам Эммет вовсе не был удивлен моим сообщением о том, что на самом деле случилось с вашей маленькой дочкой. Ему, похоже, все это уже было известно. Так что я очень прошу вас: еще раз хорошенько подумайте. Если вы откажетесь, все ваши страдания и утраты будут напрасными. На ваших сыновей будут охотиться по всей стране до конца жизни. У вас останется только младший сынишка. А всем нам хорошо известно, как это опасно, когда у тебя один-единственный ребенок. Он, кстати, здорово увлекся стереографом – хоть и видит только одним глазом. Мне думается, он был бы счастлив, если бы со временем получил возможность увидеть воочию хоть что-то из того, что изображено на этих картинках. Причем увидеть обоими глазами. – Уходя, Крейс не сказал «мэм», не поклонился и к шляпе не прикоснулся. Что ж, по крайней мере, честно. Он лишь крикнул уже из коридора: – Идем, шериф!

Еще довольно долго было слышно, как он в темноте готовит своих лошадей. Харлан успел подняться и стоял, опершись о стол. Было видно, что он уже собрался с силами и в состоянии снова посмотреть на Нору. А вот двинуться с места сил у него пока не хватало. «Неужели он ждет, что я подойду и помогу ему?» – подумала она.

– Я сразу хотел тебе рассказать… о том, что утром случилось, – наконец сказал он. – Я правда собирался все рассказать. Просто не успел. Никак не мог начать. Вот и все.

Как странно, думала Нора, с одной стороны, я ощущаю сверхъестественную проницательность, а с другой – замечаю всякую второстепенную ерунду: стертую подушечку пальца на ноге; какой-то камешек, попавший в правый башмак, или еще что-то, колющее ступню; боль в натруженных пальцах ног, потому что весь этот жаркий, отвратительный, принесший ей столько страшных ударов день провела в новых, подаренных Эмметом сапогах, так и не пожелав ему признаться, что они ей малы; мучительно ощущала она, разумеется, и свою застарелую жажду, ставшую уже такой привычной, что о ней и упоминать-то не стоило, поскольку подавить ее было нечем; она также чувствовала некий дискомфорт в животе, пока еще не боль, но нечто такое, что вскоре могло стать болью, ибо кусок жареного мяса явно не пошел ей на пользу и нормально перевариваться не желал; еще ее преследовал запах собственного пота, застывшего под мышками и пропитавшего волосы на голове, а также отвратительная вонь от пригоревшего жира, исходившая от сковородок, которая, скорее всего, будет держаться на кухне еще несколько дней. Каким все-таки удивительным свойством обладает человеческое тело – одновременно фиксировать столько разнообразных ощущений и впечатлений, воспринимая все сразу и по отдельности. Как странно, что ее тело, обладающее подобными способностями, в данный момент совершенно не связывает облик того мужчины, что стоит перед нею, со словами, слетающими с его уст. Вполне возможно, это последние слова, какие она когда-либо услышит от Харлана, и, как ни странно, это слова о Джози.

Джози.

Он сказал, что обязательно позаботится о том, чтобы Док приехал и осмотрел Джози.

– Это неправда, что я испытываю к тебе жалость, – продолжал Харлан. – Я никогда ничего подобного не говорил. Никому. Никогда.

И он, хватаясь за стены, добрался до двери и вышел из дома.

Через некоторое время Крейсу удалось усадить его в седло, и вскоре они оба выехали за пределы того неяркого прямоугольника света, что падал из открытых дверей. Теперь Норе были слышны лишь шаги их лошадей по сухой траве. Она стояла в дверях, понимая, что вот сейчас они едут мимо башенок, построенных Тоби из камней, а сейчас проедут двадцать ярдов вдоль загона для овец и еще тридцать вдоль амбара. Она все еще могла бы попасть в Крейса – даже на расстоянии пятидесяти ярдов и в темноте, – во всяком случае, ее меткости вполне хватило бы, чтобы вышибить его из седла. Ну а потом пришлось бы подойти и выстрелить в упор.

Нора сняла с крючка дробовик, висевший за дверью. Но одно дело взять его в руки и совсем другое – выстрелить.

Если бы она все-таки решилась вскинуть дробовик, то, вероятно, и выстрелить бы тоже решилась. Она достаточно хорошо себя знала и была уверена, что это так. А что потом? Крейс упал бы, потянув за собой лошадь, потом перевернулся бы на живот и попытался отползти в сторону в поисках укрытия, а затем наверняка стал бы стрелять из-за кустов. И, если сразу убить ее он бы не смог, она все-таки постаралась бы вскоре его пристрелить – даже если Харлан окажется на стороне Крейса и станет его поддерживать, а это легко может произойти, ибо кто знает, какие призраки преследуют его всю жизнь, какие дела и долги, известные Крейсу, связывают ему руки? Но вдвоем они ее точно убьют.

Ведь ее-то, черт возьми, некому прикрыть в перестрелке. Не Тоби же открывать стрельбу из своего окошка наверху. И Джози с ее легионами мертвых ничем ей, Норе, не поможет. Или, может, бабушка сподобится? Вот была бы штука – по прошествии стольких лет узнать, что эта старая дама в состоянии не только самостоятельно со своим креслом управляться, но и за руки людей хватать, и, вполне вероятно, стрелять из ружья куда лучше, чем все они, вместе взятые! Впрочем, она, может, еще и летать способна.

Пожалуй, на это стоило бы посмотреть.

Но затем – и Нора отлично это понимала – ее всю охватит холодная волна сожалений, как это обычно случалось после каждой вспышки ее фамильной ярости. Даже если ей удастся уцелеть в подобной перестрелке, как она впоследствии выпутается из этой истории? Оттащит труп Крейса в ущелье? Или сожжет? Или в землю закопает, подняв половицы, а потом снова хорошенько их приколотив? А может, Харлан отправит ее прямиком в тюрьму, откуда еще до конца этой недели ее ночью выкрадут люди Крейса и задушат шнурком; а может, повесят рядом с Десмой, ведь Десма, вполне возможно, уже болтается на виселице из-за пристреленного ею бычка из стада Крейса; и тела их будут медленно качаться, и пряжки туфель будут поблескивать в свете факелов, и все вокруг будут называть их сумасшедшими и шлюхами, а потом станут рассказывать внукам об этих «падших женщинах».