Книга Скоро полночь. Том 1. Африка грёз и действительности - Василий Звягинцев

— Да кто же его знает, Георгий Михайлович? Не средневековый замок, конечно, однако — позапрошлый век все-таки. Если только в соседнюю квартиру, вот здесь, а больше некуда — или в кухню, или на улицу. Внешняя стена — полтора метра каменной кладки. Снаружи — ни балконов, ни пожарных лестниц.

— Здесь наши мнения совпадают. Поэтому пока стойте на месте, порог не переступайте. Черт его знает, заколдованная комната, а?

Суздалев увидел на столе, за которым пил со Скуратовым кофе, раскрытый блокнот рядом с пепельницей. Только что, когда он выходил отсюда, его точно не было.

Осторожно, будто пол мог быть заминирован, приблизился, посмотрел, ни к чему не прикасаясь.

Размашистыми крупными буквами, занявшими всю страницу, было написано:

«Георгий, я отправился за Ростокиным. Не обижайтесь. Скоро вернусь. Ваша теория подтверждается. На всякий случай передайте в мой институт, что я срочно вылетел в спецкомандировку. Заместители знают, что делать. Справятся. Вам обещаю отчитаться по прибытии. Ни в коем случае не позволяйте никому прикасаться к компьютеру. Если не вернусь через час, опечатайте квартиру. Но никаких других активных действий.

Скуратов».

Суздалев совсем не удивился. Разве что самую малость. С момента начала событий, связанных с операцией «Репортер», происходили и гораздо более масштабные парадоксы. Не совсем понятно было, отчего академик не поставил его в известность о своем намерении. Они ведь довольно хорошо, конструктивно поговорили. К чему были эти дешевые фокусы с исчезновением из закрытого помещения, совершенно в духе детективщиков, начиная с Агаты Кристи? Достаточно загадочная записка. «Ушел за Ростокиным». Куда, как? Собирался управиться быстрее чем за час, тогда к чему в тексте нотки завещания или предсмертного письма? Значит, не был уверен, что все пройдет так просто и гладко. Предупредил бы нормальным образом о своих намерениях, мы и помогли бы чем-нибудь и знали, как действовать в непредвиденных обстоятельствах.

«Не прикасаться к компьютеру». Значит, уход осуществился с его помощью, и возвращение обеспечит он же. Но по своей ли воле исчез академик? Или его забрали? Ничего удивительного, если вспомнить случившееся вокруг острова Столбный на Селигере.

Забрали? Не совсем похоже. Записка написана рукой спокойного человека. Если бы под дулом пистолета (условно говоря), проявились бы некоторые особенности. Уж в этом Георгий Михайлович толк понимал. И едва ли под гипнозом. В тексте чувствуется здравомыслие и полное присутствие духа. Едва ли постороннему, диктующему текст, пришла бы в голову, особенно в условиях острейшего цейтнота (в любую секунду в комнате могли появиться оперативники), фраза насчет института и заместителей.

Нет, Скуратов действовал совершенно сознательно. Только, по своему характеру человека, ощущающего себя намного выше черни, пускай и титулованной, не счел необходимым хоть кого-то ставить в известность о своих намерениях. Возможно, боялся, что помешают. Или навяжут ему спутника.

И в то же время — неизбывная интеллигентская деликатность. «Не обижайтесь. Скоро вернусь. Передайте в институт…». В критической обстановке ничего подобного в голову бы не пришло, ни ему, ни тому, кто мог бы им управлять. Слишком тонко.

Ну-ну.

Суздалев сел в кресло, вытянул ноги. Раненая вдруг снова заныла. Нервы, нервы…

Взял и раскурил сигару, глубоко, против всех правил, затянулся. Солдаты, мол, мы, а не аристократы. Только после этого жестом подозвал так и стоящих на пороге сотрудников, пальцем указал на блокнот.

Не зря он с лейтенантских погон воспитывал Арнаутова. Тот прочел и, совсем немного подумав, сделал вывод почти теми же словами.

— А вы, инженер, что скажете?

— Абсолютно ничего. Об использовании компьютера как устройства для внепространственного перемещения мне неизвестно. Аппаратура для внепространственной транспортировки существует, но и выглядит совершенно иначе, и для перемещения живых существ не приспособлена.

— И все же. Не нужно так сразу расписываться в собственной беспомощности. Проявите немного фантазии. На базе имеющихся фактов. Был человек — нет человека. Есть записка и работающий компьютер. «Ни в коем случае к нему не прикасаться». Так что?

— Если фантазии, то пожалуйста. Господин Скуратов с помощью своей машины установил связь с кем-то, кто обеспечил по каким-то характеристикам этой же машины возможность перемещения в иное место. Для возвращения требуется, чтобы указанная машина продолжала работать в прежнем режиме… — Инженер, на всякий случай держа руки за спиной, наклонился над терминалом. — Вот именно. Она сейчас, судя по всему, ждет очередной команды. Откуда таковая последует — сказать не могу.

— Достаточно. Отойдите, а то вдруг от вас какие-нибудь наводящие поля исходят. Береженого бог бережет. И вообще, вернемся лучше на кухню. Анатолий нам снова кофейку заварит, и посидим, наслаждаясь роскошью человеческого общения…

Он извлек из жилетного карманчика антикварный «Брегет». Причуда высокопоставленной персоны: не рукав по́шло поддергивать, чтобы на часы взглянуть, а с чувством, заставляя подчиненных напрячься, потянуть за цепочку, отщелкнуть крышку, выслушать несколько тактов старинного гавота и только после этого произнести нечто веское. Времени, чтобы придумать подходящую фразу, как раз хватит.

— …Роскошью человеческого общения, — повторил он, — в течение приблизительно тридцати пяти минут. Даже сорока. Если считать, что господин Скуратов написал свое послание сразу после того, как мы его оставили наедине с машиной. Если он это сделал непосредственно перед тем, как мы вошли, накинем еще десять. Согласны?

Кто бы ему мог возразить? Георгий Михайлович разрешал спорить с собой любому сотруднику любого ранга, но руководствуясь принципом: «Не согласен — предлагай. Докажешь свою правоту — исполняй. Не сможешь — не взыщи».

Бывали случаи, уверенные в себе (и отважные, без этого не обойтись) люди делали блестящую карьеру, через две, три и более ступени, бывало и наоборот. Теоретических знаний хватало, риторических способностей — тоже, а вот такого неуловимого качества, которому нигде не учат, — проводить свои идеи в жизнь, невзирая на естественное и очень мощное сопротивление среды, — отнюдь. Можно быть отличным преподавателем тактики в академии, и превратиться в «тварь дрожащую» в должности комбата на реальной войне.

Анатолий рискнул.

— Ваше превосходительство, — обратился он по титулу, заведомо отсекая личные, почти дружеские (моментами) отношения. — Я с вами не согласен.

— В чем же? — Суздалев изобразил полное внимание, одновременно повернувшись к кофейнику, еще теплому. Хотя ему совсем не хотелось кофе.

И тут громко, слишком громко в небольшом объеме комнаты запищал и закурлыкал динамик электронной машины. Наверное, чтобы его можно было услышать людям, находившимся за дверью или даже за двумя.

— Инженер, как вас там? — словно молодой полковник времен Синайской кампании, вскинулся с кресла Суздалев.