Книга Нити судьбы - Мария Дуэньяс

Я размышляла, стоит ли появиться в полдень в «Эмбасси», чтобы подать знак Хиллгарту. Хотя известие об отставке министра, несомненно, должно было прийти к нему рано утром, я знала, что для него могли представлять значительный интерес детали, услышанные мной от полковника. Кроме того, я чувствовала, что следовало как можно скорее избавиться от предназначенных Розалинде писем: учитывая положение их отправителя, я нисколько не сомневалась — их содержание носит не только личный, но и политический характер, а значит, иметь их при себе небезопасно. Однако была среда и, как каждую среду, мне предстояло посещение салона красоты, поэтому я предпочла обычный канал связи, не прибегая к чрезвычайному, который ускорил бы передачу информации лишь на пару часов. Приняв это решение, я заставила себя проработать все утро, обслужила двух клиенток, пообедала без аппетита и без четверти четыре вышла из дома, неся в сумке скрученные в трубку и перевязанные шелковым платком выкройки. Собирался дождь, но я не стала брать такси: мне хотелось, чтобы свежий воздух овеял мое лицо и разогнал сгустившийся в голове туман. По дороге я вспомнила детали ночного разговора с Бейгбедером и попыталась представить себе, каким образом Хиллгарт передаст письма. Увлекшись этими размышлениями, я не обратила внимания, следит ли за мной кто-нибудь: так погрузилась в свои мысли, что если и была слежка, я ее не заметила.

В салоне красоты я, как всегда, спрятала выкройки в шкафчик. Кудрявая девушка, смотревшая за гардеробом, не проявляла ко мне особого интереса, и в ее взгляде я не увидела ни малейшего намека на то, что она тоже во всем этом участвует. Или она умела отлично маскироваться, или не имела ни малейшего понятия о происходившем на ее глазах. Войдя в парикмахерский зал, я доверилась искусным рукам расторопного мастера и, пока мне завивали волосы, отросшие уже ниже плеч, с притворным интересом погрузилась в чтение дамского журнала. Там было множество косметических рецептов, сентиментальных историй, полных морализаторства, и огромный репортаж о готических соборах: все это мало меня интересовало, но я прочитала журнал от корки до корки, не поднимая глаз, чтобы не встречаться взглядом с сидевшими рядом посетительницами салона, до чьих разговоров мне не было никакого дела. К счастью, среди них на этот раз не оказалось моих клиенток, а поддерживать пустую беседу я не имела ни малейшего желания.

Я вышла из салона без выкроек и с великолепной прической, но так и не сумела избавиться от смятения. Несмотря на погоду, не сулившую ничего хорошего, я решила немного прогуляться, прежде чем идти домой: мне хотелось держаться подальше от писем Бейгбедера, пока не придут указания Хиллгарта. Я неторопливо прошла по улице Алкала до Гран-Виа; сначала прогулка была спокойной и приятной, но чем дальше я продвигалась, тем многолюднее становилось вокруг и по дороге стали попадаться не только хорошо одетые люди, но и чистильщики обуви, бродяги и нищие-калеки, просившие милостыню, демонстрируя свои увечья. Тогда я осознала, что вышла за границы, очерченные мне Хиллгартом, вступив на опасную территорию, где меня мог увидеть кто-нибудь из давних знакомых. Конечно, вполне вероятно, никому из них и в голову бы не пришло, что эта дама в элегантном пальто та самая Сира, которую они когда-то знали, однако на всякий случай я решила не рисковать, прогуливаясь у всех на виду, и остаток вечера провести в кинотеатре.

Я отправилась в «Паласио-де-ла-Мусика» на фильм «Ребекка». Сеанс уже начался, но мне было все равно: я просто хотела скоротать время до получения инструкции, как действовать дальше. Билетер провел меня на мое место в одном из последних рядов, в то время как на экране Лоуренс Оливье и Джоан Фонтейн мчались по извилистой дороге в автомобиле с открытым верхом. Когда мои глаза привыкли к темноте, я обнаружила, что большой зал практически полон и лишь последние ряды частично свободны. Слева от меня сидели несколько пар, справа никого не было. Однако вскоре после того, как я устроилась на своем месте, с краю в том же ряду, через десять — двенадцать кресел от меня, уселся какой-то человек. Он был один, и его лицо терялось в темноте. Я не обратила бы на это внимания, если бы не светлый плащ с поднятым воротником — точно такой был на субъекте, следовавшем за мной повсюду уже больше недели. И этого человека в плаще, судя по направлению взгляда, интересовал не столько фильм, сколько я сама.

Спина покрылась холодным потом. Мне окончательно стало ясно — мои подозрения далеко не беспочвенны: этот тип оказался здесь не случайно — вероятно, следил за мной от салона красоты или даже от самого дома, следовал по пятам сотни метров, наблюдал, как я покупала билет в кассе, шла по вестибюлю, входила в зал и занимала место. Однако он уже не ограничился незаметным наблюдением: проследив, куда я села, устроился в нескольких метрах, отрезав мне выход. Я поняла, какую ошибку совершила, забыв обо всем из-за отставки Бейгбедера и не сообщив Хиллгарту о своих подозрениях, хотя за последние дни все больше в них убеждалась. Первое, что пришло в голову, — попытаться скрыться, но я тотчас сообразила, что это невозможно. Я не могла выйти с правой стороны, миновав следившего за мной типа, а слева сидели зрители, которых мне пришлось бы потревожить, пробираясь к выходу, и за это время человек в плаще легко успел бы покинуть зал, чтобы последовать за мной. Мне вспомнились советы Хиллгарта, полученные за обедом в американском представительстве: при обнаружении слежки сохранять спокойствие и уверенность, вести себя как ни в чем не бывало.

Однако дерзкое поведение незнакомца в плаще не предвещало ничего хорошего: ловкая и незаметная слежка внезапно превратилась в открытую демонстрацию явно не безобидных намерений. «Я здесь, и не собираюсь прятаться, — словно хотел сказать он. — Я не спускаю с вас глаз, и мне известен каждый ваш шаг, так что имейте в виду: вы под колпаком — сегодня я пошел за вами в кино и перекрыл выход, а завтра могу сделать все, что угодно».

Я притворилась, будто не обращаю на него внимания, и попыталась сконцентрироваться на фильме — правда, безуспешно. Я едва улавливала смысл происходившего на экране: мрачный величественный особняк, зловредная экономка, главная героиня, постоянно чувствующая себя не в своей тарелке, и незримо присутствующая повсюду женщина-призрак. Зал, казалось, был зачарован, но меня в тот момент волновало совсем другое. Пока на экране сменялись черно-белые изображения, я несколько раз, прикрывая правую часть лица волосами, пыталась украдкой разглядеть незнакомца, но мне это не удавалось, поскольку было слишком темно и он сидел недостаточно близко. В то же время между нами установилась безмолвная и напряженная связь, словно нас объединяли безразличие к перипетиям фильма. Мы не затаили дыхание, когда безымянная главная героиня разбила фарфоровую статуэтку, не испытали эмоций, когда экономка пыталась убедить ее броситься в бездну, и нас не тронуло сомнение, действительно ли Максим де Винтер убил свою неверную жену.

После пожара в поместье Мэндерли на экране появилось слово «конец», и в зрительном зале зажегся свет. Когда спасительная темнота исчезла, я, подчиняясь какому-то абсурдному импульсу, поспешила скрыть лицо, словно это могло сделать меня менее уязвимой перед моим преследователем. Наклонила голову, прячась за завесой волос, и притворилась, будто что-то сосредоточенно ищу в сумке. Когда же наконец осторожно подняла глаза и посмотрела направо, человека в плаще уже не было. Я продолжала сидеть в кресле, хотя экран давно погас. В зрительном зале горели все огни, его покинули последние зрители, и билетеры сновали по рядам, ища мусор и забытые вещи. Только тогда я в конце концов собралась с духом и поднялась с места.