Книга Медвежий ключ - Андрей Буровский

Самым трудным, а вместе с тем интересным временем суток были с самого начала и до конца остались вечера… Смурной с утра, медленно, трудно просыпавшийся, занятый днем, вечером Гриша становился энергичен, активен, и чаще всего, довольно весел.

Рассказывал он очень интересно, красиво, и все люди в его рассказах получались необыкновенными, яркими и необычайно интересными. Временами Данилов просто увлекался этими рассказами, забывая, о чем идет речь, о каких чудовищных вещах. Всплывало из памяти слова Куприна о главном ужасе проституции: «Весь ужас в том, что вовсе и нет никакого ужаса. А просто идет повседневная торговля женским телом». Вот и в рассказах Гриши не было никакого ужаса. Так, повседневное людоедство, не больше.

Но рассказы — это еще что! Рассуждения Гриши о свободе оказались гораздо мучительнее. Грише слишком важно было любой ценой доказать свою правоту. Он повторял по десять раз одно и то же, невероятно возбуждался, раздражался и порой начинал расхаживать по домику, взволнованно размахивая руками.

— Свободному человеку наплевать на мораль! Придумали — «ты должен, ты должен!». А кому я и что должен?! А?! — Гриша наклонился, впился зрачками в зрачки. — То-то же… И ты не ответишь, и никто ответить не в состоянии.

— Раб не может делать то, что ему не велено. Это понятно. На то он, знаешь, ли, и раб. Но вот ты считаешь себя свободным человеком, капитан. А ты тоже того не можешь, этого не можешь… Ты женщину ударить можешь? Даже этой малости не можешь! Украсть можешь? Нет, не можешь, да еще и побоишься, пожалуй. Не тюрьмы побоишься, так позора: скажут! Осудят! Возмутятся! Ты человека есть можешь? Тоже не можешь! И не можешь почему? По той же дурной причине — тебя, видите ли, кто-то осудит, кто-то руки не подаст, кто-то возмутится и так далее. Как же! Они мной будут недовольны! Я нарушу правила жизни в стаде!

Использовать этот «пунктик» Данилов считал своим долгом, и много раз всегда спокойный, уравновешенный Гриша сердился, орал, плевался в ответ на самые простые реплики.

— Но ведь мы в стаде и живем…

— А кто тебя заставляет жить в стаде? Кто заставляет, я спрашиваю?!

— Ну, нарушу я, стадо меня выгонит, и что я буду делать?

— А я что делаю?!

— Ты пользуешься спичками и патронами, которые сделали другие люди. Читаешь книги, которые написали и издали тоже другие люди.

Как ни странно, на Гришу очень подействовал такой аргумент, и он уставился на Данилова уважительным и замутненным взором.

— Думаешь, свободнее тот, кто все для себя делает сам? — Гриша произнес это очень, очень раздумчиво.

— Я думаю, что это свобода покойника. Он вообще ничем не пользуется — значит, он свободнее.

На это Гриша тяжело, натужно дышал, ругался матом и вообще воспринимал все скорее эмоционально.

Все чаще замечал на себе Данилов его изучающий взгляд. Особенно тяжелым стал он в дни, когда голова Саши уже пошла на корм обитателям Хонкуля. Данилов понимал — он не укладывается в планы Гриши, в его понимание мира. Ему показалось даже, что Гриша стал относиться к нему уважительней, и уж во всяком случае, заинтересованней.

В вечерних бдениях прорезалась новая тема: Гриша пытался разобраться в логике Данилова, понять побудительные мотивы его действий. Отсюда и изучающий взгляд…

— Одного не понимаю — зачем ты держишься за это все? Пойми, капитан, это вовсе не подначка, я не понимаю откровенно. Почему ты любой ценой не хочешь есть человечину. Смысл? Можешь ты мне объяснить? — Гриша говорил спокойно, чуть утомленно, и звучала на заднем плане еще одна интонация, не проговоренная вслух — интонация недоумения.

Следователь должен уметь знать, когда собеседник говорит искренне, а когда нет. Гриша сейчас говорил искренне.

Действительно, а зачем? Данилову все чаще приходили в голову эти мысли — действительно, но зачем он изо всех сил, даже ценой собственной жизни, цепляется за эти, затверженные еще с детства, всосанные с материнским молоком правила? Приходили в голову не в том смысле, что он хотел бы сдаться, готов был с голодухи пойти в крутые людоеды. Но ведь и правда — откуда у него такое убеждение, что есть человека нельзя? Почему он утратит веру в себя, уважение к себе, если начнет есть человечину?

Трудно объяснять то, в чем уверен без слов, на уровне эмоций, мнений. То, в правильности чего тебя не надо убеждать. Когда-то Данилов услышал, что самое трудное для объяснений — это очевидное. Говорил это старенький преподаватель то ли «Современных основ естествознания», то ли «Общей экономической теории»… чего-то в этом духе.

Данилов тогда хмыкнул недоверчиво, и старичок вежливо попросил: не будет ли любезен господин курсант объяснить, что такое чайник. Встать, и громко, своими словами, объяснить, что это такое: чайник. Пожалуйте, расскажите нам, расскажите!

Данилов навсегда запомнил свое недоумение, растерянность и даже гнев, когда он сообразил — рассказать про чайник очень трудно! Чайник… ну это и есть чайник! Все знают, что такое чайник, как же про это рассказывать?!

Лектор тогда подсказал:

— Представьте, что вы рассказываете об этом инопланетному существу. Которое вообще не знает, что такое чай, что можно кипятить воду…

— Мы кипятим воду… Доводим до кипения… Чтобы варить что-нибудь… Суп или чай. Суп варят в кастрюльке… Кастрюлька — это такой сосуд для кипячения воды, чтобы варить там суп… А чайник…

И тут осенило!

— Чайник — это такой сосуд для кипячения воды, чтобы сделать такой напиток, чай. Он делается из железа, ему придается специальная форма, вот!

— Поздравляю, вы все же правились с заданием. Справились скорее на тройку и наговорили кучу лишних слов, но все-таки… И надеюсь, я вас убедил — самое трудное, это объяснять или доказывать очевидные для всех вещи.

Да, это Данилов усвоил. И еще он усвоил урок — объяснять очевидное труднее всего; если хочешь его кому-то объяснить, надо мысленно представить себе инопланетное существо, которому рассказывать приходится самые элементарные вещи.

Сейчас Данилов представил себе такое существо. Существо было шарообразное, с невероятным количеством глаз по всему телу, темно-красного цвета. Это существо было размером со старинный мамин пылесос, но при этом невероятно тяжелое, несколько тонн. Шарообразное существо висело в воздухе, потому что владело антигравитацией, и питалось солнечным светом. Рассказывая самому себе, почему он не может питаться человечиной и вообще недостаточно свободен, Данилов обращался именно к этому существу.

Наверное, сказывался уже длительный голод, некоторые изменения сознания, но когда Гриши не было в домике, Данилов даже рассказывал вслух этому Шарообразному о своих проблемах и соображениях. Дня два Шарообразное существо только слушало Данилова, а с третьего дня их общения начало подавать свои реплики. Надо сказать, что высказывания Шарообразного существа отличались порой очень даже интересными суждениями и любопытнейшими постановками вопросов.