Книга Слезы Черной речки - Владимир Топилин

Прошел по двору. В углу у калитки уцелевшая собачья будка. Возле нее останки собаки на цепи. Шкура и плоть успели разложиться, остались кости, в черепе — небольшая дырка, пулевое отверстие. Вероятно, она была убита. Это открытие заставило пройти по тем местам, где находились пригоны для живности. Нигде не заметил останков сгоревших коров, лошадей или куриц. Скорее всего, они были выгнаны из стаек еще до пожара.

Посмотрел в огород. Земля голая, ничего не посажено и даже не вспахано. Значит, трагедия случилась еще до посевной, скорее всего, зимой или ранней весной: из-за снега пламя не смогло достать забор из жердей, находившийся в пяти метрах. Также нигде не виднелись свежие следы человека или животного, только прошлогодние. Более точный срок для ответа нашел на усадьбе Дмитрия. В уцелевшем сарайчике увидел в берестяных туесах огуречную рассаду. Агрипина высадила семена заранее, держала их в теплом месте. Многие из них погибли из-за нехватки воды, но несколько корней чудом выжили. Прикинул, что семена высаживают в середине апреля, значит, деревня была сожжена чуть позже.

Он долго бродил по пепелищам, зашел почти на все усадьбы, от одного конца деревни в другой, находил обгоревшие ножи, ружья, подковы, металлические предметы от сбруи и уздечек, кованые гвозди, тесла, топоры, молотки. Когда-то все это служило людям, теперь никому не нужно. Многие орудия можно было использовать в работе, но Янис ничего не взял, посчитал грехом.

Из всех построек в деревне целой осталась только избушка для людей с ветру, где он жил в прошлом году. Дверь нараспашку. Те же нары, стол, лавка, окно с натянутым мочевым пузырем. Чурка перед входом, небольшая поленница дров у стены. Пустая, без резных игрушек, полка. Подавленно осматриваясь, присел на чурку, закрыл ладонями глаза, задумался. Казалось, что вот сейчас прибежит Никитка, из дома наискосок с корзинкой в руках выйдет Катя, Дмитрий с уздечкой в руках пойдет за лошадьми. Почудилось, что слышит чьи-то шаги. Вздрогнул, подскочил: нет никого, вокруг — пепелище, выжженная деревня. Исчезли люди неизвестно куда, найти следы невозможно.

Солнце подкатывалось к зениту. Пора уходить. Янис вышел за околицу, в последний раз оглянулся, недолго смотрел на бывшее староверческое поселение. Здесь жили люди долгое время. Противоборствуя силам природы, выживали в тяжелых условиях, обжились, трудились, никому не мешали. И вдруг разом ничего не стало. Страшно…

Вернулся к себе на зимовье на следующий день. Все было как прежде: изба, картошка, овес, пчелки. Даже ручеек под пригорком журчал знакомым голоском. Ничего в этом мире не изменилось. Однако не хватало главного: у него потерялась последняя ниточка связи с людьми, теперь нет надежды на встречу, нет радости от общения. Он не услышит человеческую речь. Никто не протянет руку помощи в трудную минуту. С этого дня надо надеяться только на себя.

И потянулись дни, недели, годы, полные тоски и одиночества отшельнической жизни, в которой не было праздников и просветления. До тех пор, пока Янис не решился на последний шаг:

— Чем так жить, лучше смерть!..

* * *

…Зента говорила много и долго. Прошло несколько часов после начала допроса. Передо мной лежал протокол на восемнадцати листах бумаги. Не знаю, случайно или нет, но его объем совпал с годами жизни Яниса в тайге. Когда поставил точку и попросил подписаться на каждой странице, он не смог: разучился писать, за него расписывалась сестра. Мне оставалось найти свидетелей, которые могли бы подтвердить слова Зенты и приложить какой-то документ, подтверждающий личность Яниса.

— Свидетели есть, — спокойно отвечала Зента. — Вон, вся улица его помнит, те, кто остались. А вот метриков нету, забрали, когда приходили за отцом и братьями…

Вместе пошли к соседям. Постучались в первый дом слева. Вышли две женщины и старик. На мой вопрос согласно кивнули головами:

— Да, это Янис, Мариса Вереды сын.

Попросил подписаться на бумаге. Те охотно поставили свои инициалы.

Прошли дальше, через улицу. Вызвали хозяев. На зов выскочила женщина лет за тридцать, за ней дед и юноша лет пятнадцати. Тщательно пряча под платок поседевшие волосы, хозяйка назвала свою фамилию и имя, закивала головой:

— Инга Юлзе. Девичья? Берзиньш. Да, это Янис…

Подписалась на бумаге, поспешно скрылась за воротами. Было слышно, как она заплакала навзрыд.

— Это она? — спросил я, когда мы отошли на некоторое расстояние.

— Да. Перед войной как раз вышла замуж за Витоса Юлзе, родители настояли… Самого Витоса убили в войну.

После обхода по соседям вернулись назад. Осталось поставить контрольный штрих. После некоторого молчания, отведя в сторону взгляд, потребовал:

— Надо сдать оружие.

Зента передала мой приказ. Янис согласно кивнул, зашел в дом, вынес карабин, револьвер и все оставшиеся патроны. Что-то пробормотал сестре. Та сказала:

— Ружье не отдаст, в тайге оставил, память от отца…

Я молча переписал номера стволов в протокол, собрался уходить.

— Слава тебе, Господи! Разобрались. Может, останетесь с нами пообедать? Голодные, небось.

От еды не отказался. Жаль мне было обоих: их ждали долгие разбирательства и доказательства. Янис признался, что убил двух человек, пусть бандитов, а это уже было уголовное дело. Неизвестно, как повернет суд.

Зента предлагала остаться до утра:

— Куда на ночь глядя? Утречком и отправитесь.

Хотя мне предстояла дальняя дорога назад, отказался, сославшись на неотложные дела. Уходя, еще раз посмотрел на Яниса. Тот стоял, опустив руки, с поникшими плечами, слегка сгорбившись. С резкой паутиной морщин на постаревшем лице, седыми волосами, он был похож на старика. А ведь ему было всего лишь тридцать пять лет. Тем не менее в глазах искрилась радость оттого, что теперь он не одинок, с людьми. Еще потому, что остался живой, не пропал, как отец и братья в тридцать седьмом году.

Грязная дорога от деревни до трассы, как и утром, показалась долгой и трудной. Прошло около двух часов утомительного пути, прежде чем я, до колен перепачкавшись в жиже, выбрался на грунтовку. К тому времени подступили сумерки, но желто-серую полосу было видно хорошо. Ждать попутной машины было бессмысленно: в этот час по тракту могли бродить только медведи или волки. Мысленно проклиная свое упрямство, жалея что не остался ночевать у Вередов, подкинув на плече отяжелевший карабин Яниса, подался в нужном направлении.

За час прошел около пяти километров. Насквозь промокшие сапоги казались пудовыми гирями. Ремень оружия давил на плечо. Пропитанная потом фуражка нахлобучилась на уши. Я устал, хотел есть и спать. Возникла мысль: отойти куда-нибудь в сторону, развести костер и завалиться возле огня. Но отсутствие подходящего места и деревьев пресекали от пустой затеи. Мне ничего не оставалось, как продолжать шагать.

И все же мне повезло. Далеко позади послышался монотонный, завывающий на пригорках, мотор машины. Вскоре я увидел свет режущих темноту фар, два желтых глаза, узнал знакомый «студебеккер». Не отходя с дороги на обочину, радостно поднял обе руки.