Книга Некрономикон. Аль-Азиф, или Шёпот ночных демонов - Абдул аль Хазред

Заключив, что так дело и обстоит, мы решили завершить наши поиски и подумать о возвращении домой. Этим известием мы очень обрадовали крестьян, которые после происшедших событий и рассказов о чудесах подземелья всерьез беспокоились за нас и опасались, как бы мы не разбудили там еще какие-нибудь злые силы. Мы забрали из кладовой в зале божества обещанные мне сокровища, нисколько не сомневаясь в том, что вполне заслужили их. В знак благодарности за гостеприимство и заботу для каждой из четырех окрестных деревень мы отмерили по небольшому хурджуну золота и по несколько драгоценных безделушек, уверив оторопевших крестьян в том, что все это заработано нами абсолютно честно и с них его никто не взыщет. Не забыли мы и о нашем престарелом проводнике, купив для него хижину и клочок земли в деревне и поручив его заботам жителей.

Проведя несколько дней среди новых друзей, мы наконец собрались в обратный путь. Крестьяне провожали нас, как могли, пышно и торжественно, словно героев, с горячими словами благодарности за спасение от жестокого врага и ужасной участи. Мы же еще раз напутствовали их быть начеку и, если понадобится, всегда приходить друг другу на помощь.

Дорога домой показалась нам еще короче, чем путь в Мемфис. Ибо мыслей, которые рвались вылиться наружу после его посещения, беспрерывно рождалось в наших головах гораздо больше, чем за многие предыдущие годы. За непрерывными возбужденными беседами, разгонявшими даже сон, время летело совершенно незаметно. Друзья мои были глубоко поражены всем тем, что они увидели и узнали здесь, – ведь они неожиданно даже для меня окунулись в это поистине безбрежное и бездонное море неведомого и непостижимого, будучи совершенно к этому не подготовлены. Само собой разумеется, под их дружным напором мне пришлось во всех подробностях поведать им обо всех своих приключениях, связанных с теми, кто приходит и уходит. И конечно же мне пришлось поклясться, что я не сделаю на этом пути больше ни шага без их участия. По правде говоря, я предполагал это с самого начала и, признаться, сам желал этого. Ибо я давно понял, как прав был почтенный Дервиш, говоря о том, что стремление делиться мудростью – естественное душевное стремление ее обладателей. И я был, пожалуй, в первый раз в жизни истинно счастлив, ибо осознавал, что найденной здесь крупицей мудрости отныне обладаю не только я. И еще я был счастлив тем, что обрел единомышленников, готовых идти со мной бок о бок сквозь горечь и радость, деля поражения и победы, черпая из общего котла тяготы и лишения и складывая в него находки и успехи.

Когда они слушали мои рассказы, в их глазах читалось, что они переживали услышанное так, будто прошли и испытали все это вместе со мной. Поэтому неудивительно, что наши мысли, которыми мы теперь неустанно и наперебой делились друг с другом, были почти одинаковыми. То, что мы узнали в этом путешествии, по своей широте и глубине многократно превосходило все, что открылось мне во всех предыдущих. Сейчас мы в самом деле обрели мудрость. Однако она заключалась не в тех удивительных способностях, которые получил каждый из нас, и не в найденных нами здесь тайных страницах истории нашего мира. Перед нами вдруг исчезли границы нашего бытия, в которых мы жили до сих пор, не замечая и не осознавая их. Мы увидели воочию, что и само бытие, и бурлящая в нем жизнь не имеют границ в своих ликах и проявлениях. А это, в свою очередь, означало, что просторы, их вмещающие, так же безграничны, и понятие «бесконечность» предстало нам теперь совершенно в новом облике. Это открытие невозможно было объять разумом, оно было просто выше него. Но то, что открылось нам в леденящих лабиринтах и посланиях устремленных, делало невероятное очевидным и без особых усилий, благодаря одной лишь логике позволяло его понять. Это была мудрость другого порядка, необъяснимо расширяющая границы разума и пробуждающая в нем какие-то новые, не поддающиеся пока осмыслению способности к познанию.

Другим потрясающим открытием было осознание безграничности вершин, которых способен достичь разум, неутомимый на пути познания и постижения мудрости. Ведь мы увидели здесь поистине его господство над бесчисленными мирами, ликами и течениями бытия, бесконечностью простора и вечностью времен. Разумеется, обрести его под силу лишь разуму великому, прошедшему через неисчерпаемые бездны того и другого и впитавшему их бездонную мудрость. Но ведь и этот великий разум тоже когда-то и с чего-то начинал свой бесконечный путь! И вполне можно было себе представить, каких трудов это ему стоило. И бесспорно, он всецело заслуживал самого низкого преклонения. Однако, по моему глубокому убеждению, даже самые высокие цели и невероятные обретения не могли оправдать тех неслыханно ужасных и жестоких средств, которые использовал Великий Ктулху для их достижения. Их, на мой взгляд, не могли оправдать даже, возможно, в корне отличающиеся от наших понятия о человечности. Когда-то я допустил такую мысль, но сейчас, после всего увиденного и прочитанного здесь, словно почувствовав страдания всех принесенных жертв, осознал и утвердился во мнении, что эти понятия должны быть гораздо шире и простираться над всем живым, каких бы причудливых и несуразных форм оно ни принимало. И, разумеется, сам я ни за какие блага и способности не согласился бы избрать этот бесчеловечный путь «обогащения сущности», ни за что не встал бы под знамена мастера. Ведь я испытывал жестокие угрызения совести даже после того, как, не имея другой возможности спасти от жестокой гибели невинных и беззащитных людей, невольно оказался в роли жреца подземелья. Я испытывал мучительную душевную боль, что подверг такой страшной смерти людей, кем бы они ни были и что бы ни было их целью. Я страдал и терзался, несмотря на многочисленные оправдания, которых не надо было даже искать, – они были совершенно очевидны. Просто само мое существо не в состоянии было признать, а тем более оправдать, жестокость. И я ни за что не пошел бы на это, если бы имел хоть каплю уверенности в том, что мы одержим победу над темным воинством в открытом бою лишь с одними мечами в руках, которыми можно разить, не подвергая излишним мучениям.

Я предложил друзьям по возвращении поселиться в Дамаске рядом со мной, на что они откликнулись с большим воодушевлением. Удобных домов прямо по соседству там было немало, средств же на покупку у нас теперь было предостаточно. Это давало бы нам возможность беспрепятственно встречаться для бесед и, самое главное, сообща готовиться к следующему путешествию. В том, что оно состоится, никто из нас не сомневался, прежде всего потому, что мы все страстно желали этого. Кроме того, вся череда событий и совершенных нами открытий явно говорила о том, что Аллах благословляет нас на поиски мудрости и покровительствует нам в них. У нас имелось достаточно указаний путей дальнейших поисков, а это путешествие открыло нам столько, что мы нимало не сомневались во всех последующих. Ибо те, кто мне эти пути указал, всецело заслуживали доверия. И это рождало в нас твердую убежденность в том, что следующее путешествие откроет нам еще больше удивительных тайн тех, кто приходит и уходит, а может быть, и подарит удачу встретиться с ними или хотя бы увидеть их.

Повесть седьмая

Начертанное светом

«Восемь круглых колонн из желтого камня, в семь обхватов каждая, на расстоянии пятидесяти широких шагов одна от другой, стоящие по кругу в двести шагов в поперечнике, являются тебе внезапно, несмотря на высоту двадцати пяти человек, а может быть, и еще больше. Ты не увидишь их издали, они словно вырастают из песка, лишь когда ты оказываешься прямо перед ними. В них можно смотреться, словно в водяное зеркало, ибо они столь же безупречно гладки. Цвет их камня неоднороден по густоте и похож на застывший желтый дым с плотными клубами и почти прозрачными промежутками. От этого кажется, что в него можно проникнуть и что в его толще происходит причудливое, едва заметное глазу движение. Уходя в головокружительную высь, колонны служат опорой гигантскому кольцу, в которое, словно аметист в оправу, заключена Полусфера. Со стороны она подобна куполу, который поддерживают колонны. Но это – именно полусфера, вернее, меньшая половина шара, не имеющая углубления внутри. Понять, из чего она сделана, невозможно. Она похожа на бледно-фиолетовый туман, искрящийся и переливающийся в ярком свете дневного солнца, и на густое черное облако на фоне ночного неба. В это время совершенно невозможно поймать ее очертания. И лишь на рассвете и в вечерних сумерках Полусфера обретает свою истинную безупречную форму, становясь удивительно похожей на идеально обработанный, непревзойденной красоты аметист, вправленный в огромный золотой перстень. Полусфера – это око, зрящее сквозь бесконечность и способное, пронзив ее, приблизить далекое и заглянуть в его миры, увидеть и услышать тех, кто несет нам из них свое слово. Полусфера – это Врата, от которых лежит путь к этим мирам в обход бесконечности и через которые звездный ветер приносит нам их проявления.