Книга Дипломатия Второй мировой войны глазами американского посла в СССР Джорджа Кеннана - Джордж Кеннан

Сейчас, осенью 1944 года, Кремль вплотную занялся решением задачи установления своего контроля над Восточной и Центральной Европой. При этом ему приходилось считаться с заверениями, сделанными ранее, и мировым общественным мнением по проблеме будущего международного сотрудничества, в чем западные государственные деятели заверили своих избирателей.

Первая из этих программ была принята, вторая уже начала выполняться. И никто и ничто не могло остановить Россию. При таких обстоятельствах другим оставалось только высказывать недовольство. Часы на кремлевской башне, восстановленные и пущенные в ход по распоряжению Ленина, безостановочно отбивали ночные часы, полные твердой уверенности в будущем. А сон тех, кто находился за кремлевскими стенами, был крепким и здоровым.

* * *

Кто же были эти люди, так хорошо спавшие?

Иосиф Виссарионович Сталин на 65-м году жизни, стоявший уже 20 лет у руля власти, был наиболее могущественным, но мало известным в мире властителем. За все это время его видели лишь несколько иностранцев, но в близком контакте с ним не был никто. Личная жизнь Сталина оставалась загадкой, которую не смогли разгадать даже любопытные американские репортеры. Явно видимой была лишь политическая сторона его жизни.

С точки зрения тех, кто понимал Россию того времени, следует обязательно иметь в виду следующие моменты из жизни Сталина.

Во-первых, он грузин. По странному закону психологии, многократно подтвержденному историей, целый ряд людей, ставших затем великими, бывших вначале безызвестными и малозаметными, происходивших с периферии, приходили к власти. Таким человеком являлся и Сталин, которого судьба привела с кавказских гор в Кремль, где он вел одинокий образ жизни. В историю он вошел как одна из великих русских личностей. От своих же национальных черт ему, однако, полностью избавиться не удалось. Смелый и в то же время осторожный, недоверчивый и быстро приходивший в гнев, но терпеливый и настойчивый в достижении своих целей, способный действовать, принимая на себя ответственность за решения, или же выжидать, умышленно не затрагивая те или иные проблемы, прояснения обстановки, внешне благопристойный и простой, но ревниво оберегавший престиж и достоинство государства, им возглавляемого. Он не получил систематического образования, но был проницательным и умным человеком, безжалостным реалистом, придирчиво требовательным к вопросам соблюдения лояльности, уважения и послушания, знатоком людей, не признававшим сентиментальности. Он мог быть – подобно грузинским героям – хорошим и надежным другом или же опасным и непримиримым врагом. Быть чем-то средним он не мог.

Во-вторых, Сталин игнорировал западный мир. В свои молодые годы он занимался подпольной революционной деятельностью – главным образом на родном Кавказе. Оттуда и попал в атмосферу революционной конспирации в европейской части России. Жизнь его подходила под определение, данное Лениным: «невероятно быстрый переход от дикого неистовства к весьма искусной хитрости».

Краткое знакомство со Стокгольмом в те годы почти не произвело на него никакого впечатления. В жизни Запада в целом он, видимо, совсем не разбирался. В безмятежной жизни англосаксов – «ты мне, я – тебе», – в частности, в ее смеси неприязни и интимности, в балансировании самоуважения, в прямой поддержке противоположных интересов он не увидел ничего для себя приемлемого и подходящего.

В-третьих, его уединенная жизнь. Иностранные представители, выражавшие недовольство своей изоляцией в московском дипломатическом гетто, должны были иметь в виду, что самым изолированным во всей Москве был, пожалуй, сам Сталин. Сомнительно, чтобы он за последние 15 лет хоть раз вышел на улицы города или повстречался с жителями. Скорее всего, он совсем забыл, что значит прогуляться по улице в солнечный день, как это делают другие, и увидеть жизнь, какой она есть на самом деле. Если даже обычный секретарь посольства не мог просто и нормально выехать в какой-нибудь провинциальный город без целой стаи сопровождающих и эскорта, без специальной подготовки к его приему, без водки, икры и тостов, а тем более речей, то трудно представить себе Сталина, вышедшего к народу без охраны. Его поездки из Кремля до дачи обставлялись с не меньшими предосторожностями, чем выезды представителей дипломатического корпуса, в целях полнейшего обеспечения его безопасности. Московская милиция, по их собственному признанию, проинструктирована не спускать глаз с дипломатов, если они где-либо выходили из автомашины, посещали музей или даже находились в театре на просмотре, скажем, «Лебединого озера». Жизнь же Сталина и того хуже. В театр он ходил редко. А сам Кремль при внимательном рассмотрении производил впечатление чопорного музея.

Почему я привлекаю внимание читателя именно к этим трем аспектам жизни и характера Сталина? А потому, что они подчеркивали одно и то же – его исключительную зависимость от друзей и советников. В каждом авторитарном государстве политическая жизнь очень быстро превращается в борьбу за доступ к правителю и контроль за его источниками информации. В России с ее склонностью к секретности и конспирации это проявлялось особенно отчетливо. Рассматривая, например, отношение Сталина к западному миру – с учетом его игнорирования этого мира, уединения и подозрительной натуры грузина, – можно сказать, что для него мало что имело решающее значение. Как человек, пишущий эти строки, считаю, что объяснение подчас загадочным и довольно часто противоречивым заявлениям советской стороны по отношению к западным державам следует искать во взаимоотношениях Сталина и его советников.

Наиболее важным являлось, пожалуй, то обстоятельство, что за последние шесть лет изменений среди них не происходило. После непродолжительного периода прихода к власти в результате революционных событий политическая жизнь в России неожиданно заморозилась вплоть до 1938 года, пребывая в непрецедентной неподвижности. Не наблюдалось даже смертей более или менее важных личностей. Кремль, успешно проигнорировавший многие правила человеческого поведения, казалось, приступил к тому, что стал пренебрегать законами человеческой бренности. Предположения иностранных обозревателей, высказывавших крамольную мысль, что мало кто из числа, не имевших индульгенций, сможет пережить чистки, стали подтверждаться. В течение целого ряда лет, насколько можно было судить со стороны, никаких заметных изменений в составе Политбюро, ЦК партии и даже среди провинциального партийного руководства не происходило. А это, по сути, экстраординарное явление для страны, пережившей две переориентации во внешней политике и тяжелое военное испытание, потрясшее государство до основания. Еще большее экстраординарное значение это имело для политической системы, которая никогда ранее не обходилась без выдвижения политических жертв на каждом повороте истории. Поэтому можно считать сложившуюся ситуацию нездоровой и уделить ей большее внимание после окончания войны. Опасность здесь заключалась в том, что, если изменения не производились постепенно и в нужное время, они могли начаться внезапно и вызвать панику в стране, а также появление тайных происков, открытых обличений и обвинений подобно тому, что происходило в период проведения чисток.

Что более всего привлекало внимание западных обозревателей, так это то обстоятельство, что тогда среди руководящих деятелей Советского Союза никто не выступал за сотрудничество с западными демократиями. А ведь было время – и будем надеяться, что оно еще вернется, – когда в политике России господствовали другие настроения.