Книга Дежавю - Татьяна Шмидко

– Вы оба умираете. У Вероники есть три дня, у тебя, Мишель, – не больше пяти.

Мальчик вздрогнул и посмотрел на меня испуганно.

– Откуда вы знаете? – спросил он.

– У Вероники кровь пахнет тухлой рыбой, а твоя только начинает. Сердцебиение у нее выше нормы, твое бьется тоже неправильно. Готов поспорить, что у тебя жар и холодеют пальцы рук?

Мишель молча посмотрел на меня и кивнул головой.

– Ну вот, просто, как в Намибии в 914 году… – сказал я сам себе и встал. Вероника смотрела на меня с беспокойством. Она понимала, что я не простой человек. И готова была драться, если что. А мне как раз такие и были нужны. И я решился.

– Я хочу дать вам шанс, но вам нужно принять очень непростое решение…

Январь 1348 года, г. Антверпен

Когда корабль причалил к берегу, в Антверпене был полдень. Сырой, холодный воздух пробирал до костей, и я поняла, что одета не по погоде. Доктор прощался со мной долго, оставил адрес своей родни в Англии и я действительно не хотела с ним расставаться. Капитан, сдвинув брови, сухо попрощался со мной и проводил до кареты, которую прислал мой дядя. Он лично не приехал, прислал за мной слугу, почему-то мне это не понравилось. Когда карета тронулась с места, то я высунулась в открытое окно и помахала рукой матросам и рыцарям, которые в ответ кричали не совсем приличные пожелания хорошо провести время на суше. Я, смущенная, спряталась в карете и задвинула шторку на окне – мне жить в этом городе какое-то время и совсем не хотелось начинать этот период жизни с плохой репутацией. Я покопалась в своей суме с пожитками и достала теплый платок, который купила Мари для меня перед отъездом, закутала плечи и голову, с ужасом подумав, что тут, скорее всего, всегда так холодно! Сердце заныло от воспоминаний о солнечной и теплой Калелье.

Ехали мы недолго. Карета вдруг остановилась около красивого двухэтажного дома под глиняной черепицей, который был обнесен невысоким деревянным забором, а на его лужайке копошились три огромных свиньи. Дом был добротный, с большими окнами, покатой стрельчатой крышей. В небольшом саду росла пара хилых деревьев и какие-то кусты. По сравнению с наполненным зеленью пейзажем Калельи здесь была арктическая пустыня.

Кучер, открыв двери кареты, молча взял багаж и понес его к парадным дверям. Я вышла следом, и когда мы зашли в дом, все семейство как раз сидело за обеденным столом. Служанка забрала у меня платок, а багаж куда-то унесла. Я осталась стоять около стола, сесть мне не предложили. Головы сидящих за столом как по команде повернулись ко мне, и я приветливо улыбнулась. Пятеро моих кузин были, скорее всего, погодками – старшей было около пятнадцати, а младшей – лет десять. Они были крепкими девицами, старшая и младшая – брюнетки, а остальные с льняными волосами. Лица довольно миловидные, но взгляды неприветливые. Меня удивило количество пудры на их лицах, но когда присмотрелась внимательнее – то заметила следы оспы. Судя по всему, переболели они недавно. У кузин были очень целомудренные прически, наряды тоже не отличались роскошью. Я сравнивала их с богатым убранством дома и не могла понять – к чему такая скромность? Да, кстати, все семейство немилосердно смердело. Видимо, они понятия не имели о личной гигиене.

– Вот и дочь моей покойной сестры Катарины, дорогая, – сказал своей жене мой дядя Ренье Ван де Вурден, дородный пожилой мужчина, в чертах лица которого я увидела сходство с моей матерью. Он не сильно постарел за последние годы, но зато заметно поправился.

Его жена сдержано кивнула головой, слегка поджав губы. Она была немолода и походила, скорее, на мумию, потому что ее скупые движения сочетались с полным отсутствием эмоций на лице. Ее диковинный чепчик был радикально накрахмален, а седеющие русые локоны торчали в стороны с пуританской строгостью. Черное платье оттеняли белоснежные воротничок и манжеты, а на груди висел внушительных размеров крест. Она тщательно рассмотрела меня и нахмурилась. Что ей так не понравилось?

– Это Рания, моя жена, – сказал дядя, вытирая жирный рот о белую скатерть. Туда же он трубоподобно высморкался. Обедать с ними за одним столом мне сразу же перехотелось.

– Дальше сидят мои дочери Оливия, Нора, Марго, Манон и Луна. И, конечно же, их воспитательница мадам Иман.

– Очень приятно познакомиться! – сказала я как можно вежливее, но на душе скреблись кошки – со мной обходились, как с прислугой – я не получила приглашение сесть за стол, что было верхом бестактности и точно указало мне на место в этом доме. Бедную родственницу не приняли в семью. Это было понятно. Рания смотрела на меня якобы беспристрастно, но я видела тихое злорадство во взгляде. Откуда такая ненависть? Я мило ей улыбнулась, от чего ее губы сжались еще больше.

– Ну как поездка? – спросила она. – Мой муж был столь великодушен, что заплатил за это недешевое удовольствие из своих скудных средств.

Я быстро быстро окинула взглядом обстановку дома и поняла, что средства у них отнюдь не скудные. Ну ладно, будем играть в эти игры…

– Я бесконечно благодарна вам, дядя, за помощь. Не представляю, как добралась бы сюда самостоятельно. Поездка на корабле заняла немало времени, а если бы ехала через охваченную чумой Европу… – я покачала головой и от души закашлялась, потому что пора было заканчивать эту унизительную процедуру знакомства. Тетя взвилась над столом и закричала:

– Анук! Живо сюда! Она может быть заразной! Девочки, дорогой, закройте носы!

Сестры испуганно посмотрели на меня и закрыли носы руками, а дядя поднес ту же скатерть к лицу и сморщил нос, глядя на меня, как на ходячую заразу. Мои надежды на теплый прием не оправдались – для семьи дяди я была досадной обузой, они этого и не пытались скрыть. Ну ничего, мне бы только дождаться письма от Прайма! Он приедет за мной и увезет меня отсюда!

В комнату вбежала пожилая служанка, невысокого роста, с вылинявшими глазами и бровями. Она торопливо сделал книксен и спросила, подобострастно глядя на Ранию:

– Что прикажете, госпожа?

– Возьми нашу гостью… Аксель, кажется?

– Адель, синьора Адель де Ламбрини, – сказала я, не ожидая ничего хорошего.

– Да какая разница? В общем, возьми ее и отведи в комнату, подай обед, и пусть приходит в себя после тяжелой поездки.

– Будет сделано, госпожа! – сказала служанка Анук и торопливо подошла ко мне.

– Идите за мной, барышня! – сказала она и практически побежала вглубь дома. Я поклонилась всем присутствующим в комнате и, развернувшись, пошла за ней, на ходу вытирая непрошеные слезы…

* * *

Сегодня был понедельник, и я со дня на день ожидала письма от Кристофера Бакли. По моим подсчетам, к которым я великодушно добавила еще неделю, я должна уже читать его послание. Но письма все не было. Дни проходили однообразно и уныло: хозяйка дома Рания не давала спуску ни себе, ни домочадцам. Работа, обязанности, труд и долг – вот были ее любимые слова. Она, словно грозный атлант, держала на своих хрупких плечах дом и гордилась тем непосильным трудом, который несла. Она не допускала даже мысли, что жизнь – это не череда тяжких свершений. Хозяйка дома была убеждена, что работать нужно тяжело и много, жить в напряжении, а если тяготы жизни отступают, то их нужно искать сознательно. Помимо домашней работы она умудрялась состоять в многочисленных церковных комитетах и вела активную общественную жизнь. Ее стараниями из города изгнали цыган, как разносчиков аморальной заразы, а компания, против мусульман, походила на малый крестовый поход. Казалось, что арктический холод сковал разум и сердце этой женщины, и достучаться до нее не было никакой возможности.