Книга Невеста Борджа - Джинн Калогридис

Когда я проснулась, появился Джофре. С этого дня он навещал меня каждый вечер — куда чаще, чем в те времена, когда я была в Ватикане желанной гостьей. Он приносил мне маленькие подарки: украшения, безделушки. Однажды вечером он тайком принес миниатюрный портрет Альфонсо, принадлежавший Лукреции, — ей не позволили взять этот портрет с собой в Непи.

Донна Эсмеральда не отходила от меня ни на шаг. Она больше не позволяла мне сидеть на балконе целыми ночами, а поила по вечерам горьким снотворным и укладывала в постель. Еще она заставляла меня съедать хотя бы по кусочку всякий раз, когда нам приносили еду, потому ко мне отчасти вернулось самообладание. Я научилась мило общаться с Эсмеральдой и Джофре, когда это требовалось, и сохранять в их присутствии видимость здравого рассудка.

Так я проводила дни в праздности, бродя по саду в сопровождении часового. Лишь там, вдали от моего мужа и Эсмеральды, я давала волю своему безумию: я непрестанно бормотала себе под нос, ведя долгие беседы с Альфонсо, с моим отцом, а чаще всего со лживой стрегой.

«Сердце, пронзенное одним мечом». Теперь я обладала им, но моя попытка применить этот меч против Чезаре провалилась. Я чувствовала этот меч в себе, как чувствуют занозу; он непрестанно колол и терзал меня. «Почему мне не дозволено было убить его?» — спрашивала я у стреги, но раз за разом получала один и тот же ответ: «В должный срок…»

По ночам, несмотря на лекарства врача, мне снились сны; в них хохочущие солдаты уносили прочь от меня белое, изрубленное тело Альфонсо.

Месяц шел за месяцем. Злосчастное лето сменилось осенью, а затем и зимой. Джофре прислал мне несколько моих лучших платьев, на выбор, и я отправилась вместе с ним на рождественскую мессу в соборе Святого Петра, как будто я не была пленницей Борджа. Я прошла мимо Папы и Чезаре, но ни один из них не встретил моего обвиняющего взгляда и вообще никак не показал, что заметил мое присутствие. После мессы меня не пригласили на семейный обед, хотя Джофре обязали пойти на него, а вместо этого отправили обратно в мои покои.

Я как будто не была ни живой, ни мертвой, а пребывала в своего рода чистилище: поскольку я принадлежала к Арагонскому дому, меня считали слишком опасной, чтобы позволить мне жить среди Борджа и иметь доступ к их тайнам; но в то же самое время, поскольку я была женой Джофре, практически не посвященного в их тайны, во мне не видели угрозы, из-за которой меня стоило бы убивать.

Пришла весна. Я жила в оцепенении, без всякого смысла; тоску развеивали лишь разговоры с мертвыми да визиты моего мужа. Джофре изо всех сил старался приободрить меня, но те моменты, когда его присутствие не отвлекало меня, были воистину мрачными.

Я продолжала часами бродить по саду, пытаясь посильнее утомить себя, чтобы побыстрее пришел сон, а с ним и забвение. Однажды днем, шагая по песчаной дорожке — ее с обеих сторон окружали розовые кусты, усыпанные благоухающими цветами, — я заметила, что навстречу мне идет еще одна благородная дама, сопровождаемая стражником.

Я хотела было развернуться и удалиться побыстрее. Я не желала ни с кем общаться, равно как и выслушивать веселую болтовню. Но прежде, чем я успела убежать, женщина приблизилась, кивнула мне и улыбнулась. Потом она обернулась к своему сопровождающему и сказала:

— Мы немного прогуляемся вместе.

Шедший за ней молодой солдат кивнул, а моему, похоже, было все равно: эти двое, судя по всему, были знакомы и ничуть не возражали против того, чтобы идти за нами, тихо переговариваясь.

Женщина поклонилась. На вид ей было лет двадцать пять; у нее были блестящие черные волосы и прекрасное, классическое лицо римской статуи.

— Я — графиня Доротея де ла Крема.

— А я — сумасшедшая Санча Арагонская.

Моя собеседница ни капли не удивилась; ее улыбка сделалась ироничной.

— Мы все здесь — сумасшедшие женщины Чезаре. Я тоже одна из его пленниц. — Голос ее смягчился, сделавшись печальным. — Проходя со своей армией между Кервией и Равенной, он убил моего мужа и захватил наше поместье. — Она устремила на меня взгляд своих темных глаз. — Говорят, вы были его любовницей.

После стольких лет, проведенных в доме Борджа, я оценила ее прямоту по достоинству.

— Когда-то была, — ответила я. — Но я не смогла любить человека, который оказался убийцей. Теперь я презираю его всем сердцем.

Графиня одобрительно кивнула.

— Тогда у нас с вами есть нечто общее. После того как он убил моего мужа, он взял меня в плен. Он содержал меня в роскоши, как и Катерину Сфорца, которая находилась там же, но каждую ночь насиловал меня. Думаю, если б я отдавалась ему добровольно, это доставило бы ему куда меньше удовольствия. — Она перевела взгляд на мутные воды Тибра. — И вот я здесь. Я наскучила ему, и он оставил меня в покое, чему я только рада. Но до тех пор, пока Чезаре не потерпит поражение — или пока Папа не умрет, — мне отсюда не выйти.

— Как и мне, — мягко сказала я. — Мне очень жаль вашего мужа.

— А мне — вашего брата, — отозвалась графиня. Очевидно, Доротея была в курсе всех новостей, касающихся меня.

В тот первый день мы гуляли недолго. Шло время, и постепенно мы начали больше доверять друг другу. Донну Доротею, женщину прямую и искреннюю, довели, как и меня, до грани безумия совершенными против нее злодеяниями, и теперь ей была безразлична ее дальнейшая судьба. Мы откровенно говорили о преступлениях Борджа и о своей жизни. Какое это было облегчение — поделиться гнетущими меня ужасными тайнами! К моему изумлению, оказалось, что Доротея уже знала почти все, что я ей открыла.

В ней я нашла спасение от своего одинокого безумия. Но вдали от ее общества, особенно по ночам, призраки возвращались: мумифицированный Роберт, Альфонсо, мой отец, таинственная стрега. Каждый день я пыталась найти в себе силы, чтобы пустить в ход кантереллу, и каждую ночь мне их не хватало.

В это время мне пришло письмо из Непи, от Лукреции. Восковая печать на письме была сломана. Я долго сидела в прихожей, положив письмо на колени, и размышляла, не сжечь ли его на ближайшей свечке.

В конце концов я развернула его и прочла:

«Дорогая Санча!

Прежде всего я должна попросить у тебя прощения за то, что так долго не писала. Признаюсь: в первые, самые мрачные дни пребывания здесь у меня просто не было душевных сил взяться за перо. Но время понемногу оказывает свое целительное воздействие, и мне, как только я оказалась в состоянии, захотелось сказать тебе, как сильно мне не хватает твоего общества. Без твоей верной дружбы и доброго сердца дни кажутся длинными и унылыми.

Маленький Родриго тоже скучает по тебе; он постоянно спрашивает про свою тиа Санчу. Ты бы его не узнала — он так вырос! Он с каждым днем становится все больше похож на своего отца.

Новостей у меня особенных нет: здесь каждый день похож на другой. Хотелось только упомянуть, что вскоре после моего приезда здесь на ночь встал лагерем Чезаре со своей армией. Мне пришлось принять его у себя вместе с самыми примечательными из его спутников.